Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Бедный старик! Он не понимал, что Алексеев давно на стороне революции, что как раз его преданность Государю, как и Воейкова, и есть та причина, по которой они удаляются от Государя. Государя должны отныне окружать только соглядатаи нового режима, только "приявшие" революцию. 4-го же марта приехала в Могилев Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна и Великий Князь Александр Михайлович. Великий Князь пишет об этом времени.

"По приезде в Могилев, поезд наш поставили на "императорском пути"... Через минуту к станции подъехал автомобиль Никки... Государь остался наедине с матерью в течение двух часов... Когда меня вызвали к ним (в деревянный барак на станции — В.К.), Мария Феодоровна сидела и плакала навзрыд, Он же неподвижно стоял, глядя себе под ноги, и, конечно, курил. Мы обнялись... Он показал мне пачку телеграмм, полученных от Главнокомандующих разными фронтами в ответ на его запрос. За исключением генерала Гурко (его никто не запрашивал — В.К.), все они и между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский советовали Государю немедленно отречься от Престола. Он никогда не был высокого мнения об этих военноначальниках и оставил без внимания их предательство. Но вот в глубине пакета Он нашел еще одну телеграмму с советом немедленно отречься, и она была подписана Великим Князем Николаем Николаевичем.

— Даже он! — сказал Никки и впервые его голос дрогнул".

Великий Князь продолжает свои записки.

"Генерал Алексеев просит нас присягнуть Временному Правительству. Он, по-видимому, в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуг перед революцией, обещают назначить его Верховным Главнокомандующим... Мы стоим за генералом Алексеевым. Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но я лично не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге".^{426} И дальше описывает прощание с Государем. "Мы встаем из-за стола. Он осыпает поцелуями лицо матери (Он больше никогда Ее не увидит — В.К.). Потом он поворачивается ко мне, и мы обнимаемся... Члены Думы, прибывшие в Ставку, чтобы конвоировать Никки до Петрограда и в то же время шпионить за его приближенными, пожимают руку генералу Алексееву. Они дружелюбно раскланиваются. Я не сомневаюсь, что у них есть основания быть благодарными Алексееву".^{427}

О пребывании в Могилеве Государя и об его отъезде пишут многие. Я передам некоторые из них.

"В храме стояла удивительная тишина... Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий великой Русской армии, с матерью своей Императрицей, приехавшей проститься с сыном, бывшим Русским Православным Царем. А на ектиниях поминали уже не Самодержавнейшего Великого Государя Нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича... Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить, о чем молится Алексеев".^{428}

Дальше Дубенский вспоминал:

«Как случилось, что Царь ушел и вся громадная Россия переходит во власть ничтожных людей, ничем себя не заявивших, кроме упорной, безумной интриги против Главы государства в разгар войны, когда чувствовался уже перелом в нашу сторону. И верилось мне в возможность таких речей, о которых шел слух среди лиц, стремившихся к перевороту: "Только теперь возможно свержение Царя, а потом, после победы над немцами, о перевороте в России не придется думать, и власть Государя надолго упрочится у нас"».^{429}

Дубенский пишет дальше.

«Приехали агитаторы, появились газеты, радостно сообщавшие о "безкровных днях" переворота, наконец ясный переход генерала Алексеева на сторону Временного правительства, все это сделало то, что и войска Царской Ставки начали организовывать митинги и собрания... Утром стало известно, что на базаре соберутся войска Ставки и будет какой-то митинг... Генерал Цабель (командир Собственного Его Величества Железнодорожного полка — В.К.) не знал, надо ли быть в погонах с вензелями Государя, или их надо снять, как этого хотел генерал Алексеев... Он стал снимать вензеля с пальто, но дело не ладилось и генерал обратился к стоявшему здесь же старому преображенцу, курьеру Михайлову:

"Михайлов, помоги мне, сними с погон вензеля".

"Никак нет, не могу, увольте. Никогда это делать не согласен, не дай Бог и смотреть", и он, потупившись, отошел.

Генерал Цабель замолчал, нахмурился и стал сам ковырять что-то на погонах. Но совершенно неожиданно вышло на самом митинге. Оказалось, все солдаты собственного Его Величества полка были в вензелях, кроме явившихся без вензелей командира полка генерала Цабеля и его адъютанта, поручика барона Нольде».^{430}