Анатомия любви

Перед сегодняшней премьерой пропали двое рабочих сцены. Джек ворчал, выполняя их работу перед представлением, развешивая по местам костюмы, проверяя лампы по краю сцены. Ему нравилось на своем месте, высоко под потолком, на стропилах, где он всегда был готов поднять занавес по знаку мистера Энтони.

Изабелла растягивалась за кулисами, уже напудренная, в своем летящем муслиновом наряде. Джек подумал о том, какая она сейчас красивая, с убранными в высокую прическу золотыми волосами и нарумяненными щеками. Но Джеку она всегда казалась красивой. Он каждое представление сидел на стропилах, высоко над сценой, глядя на нее – любуясь, как она скользит по сцене, словно рыба в воде. Легко. Обернувшись, она поймала его взгляд и улыбнулась. Джек ответил улыбкой.

– Эй! Ловелас! – окликнул его мистер Энтони. Он закреплял веревку, зажав сигару в зубах. – Проверь, чтоб дерево было готово ко второму акту. Карафри сегодня нет, поэтому его работа на тебе. – Он тяжело вздохнул. – Ты ведь справишься, Джек, правда?

Мистер Энтони потерял руку, сражаясь с французами в Вест-Индии, и вместо нее у него был кожаный протез, набитый, скорее всего, конским волосом, торчащим из швов между пальцами. Уточнять Джек ни за что бы не решился.

Джек смахнул волосы, упавшие на глаза.

– Само собой. Но где Карафри? И где Джон Никельс? Прогуливать на них не похоже.

– То есть хочешь сказать, ты ничего не слышал?

– Нет вообще-то. А чего?

Мистер Энтони оглянулся и придвинулся к Джеку, повернувшись спиной к кучке хихикающих хористок.

– Умерли.

– Что? Оба?

– Двинули кони. Поговаривают, это снова каменщикова лихорадка. Что Карафри преставился, даже жара не дождавшись, а Джон Никельс и того быстрее.

– Дело не в этом, – быстро возразил Джек. – Нет, просто парни с Кингз Армз любят рассказывать страшилки друг другу, вот и все. Могу поспорить, оба, и Карафри, и Джон Никельс уже в почтовой карете, идущей в Глазго, животики от смеха надрывают, вспоминая обо всех карточных долгах, что тут оставили, и, зуб даю, даже не думают о том, что на меня свалилась вся их работа.

Мистер Энтони пожал плечами.

– Я слышал другое, парень. Слышал, будто лихорадка вернулась. Целую семью из Каннонгейт унесла в прошлом месяце.

– Это не римская лихорадка, – возразил Джек уверенно. – Этого не может быть. Ведь тогда театры закроют. Мы останемся без работы.

Мистер Энтони издал жалкий смешок, сменившийся резким кашлем.

– Сынок, если лихорадка вернется, нам с тобой надо будет бояться вовсе не за работу.

Наставница танцовщиц дала сигнал о начале представления, позвонив в колокольчик. Джек еще раз посмотрел на Изабеллу, надеясь, что та все еще смотрит на него. Но она уже отвлеклась и натягивала чулки. Так что Джек кивнул Томасу Поттеру, ведущему актеру, и по лестнице на задней стене взобрался на галерею над сценой.

Стропила под крышей Ле Гранд Леона казались Джеку огромным кораблем – здесь были веревки и деревянные балки, громадные полотна ткани с нарисованными задниками, – и всем этим, закрепляя, подтягивая и опуская, управлял Джек. Он не знал точно, где родился, – где-то в районе Каннонгейт, насколько помнил, – но именно это место стало для него домом.

Из памяти постепенно стирались несчастливые годы, первые после побега от слишком много работающей и еще больше пьющей матери, годы попрошайничества на Хай-стрит, когда он показывал карточные фокусы дамам в Садах Принцесс-стрит и дрался с другими тощими беспризорниками за кости, выкинутые на задворки мясной лавки. Какое-то время он даже жил в воровском притоне неподалеку от Мясницкого тупика, и запах свернувшейся крови, который доносился с мясного рынка, преследовал его днем и ночью. Там он и встретил Мунро – мальчишку парой лет старше его самого, не снимавшего рыбацких штанов даже на ночь, с носом, который ломали столько раз, что тот теперь кривился зигзагом. Именно Мунро когда-то первым предложил Джеку стать воскрешателем.

– Видишь, вон там? – сказал он Джеку как-то раз, когда они смотрели на повешение на площади Грассмаркет. Руки несчастного висельника были связаны за спиной, поэтому ему пришлось просить палача снять с него шапку, под которой волосы слиплись от пота. Его приговорили к повешению за то, что он забил до смерти жену, носившую во чреве ребенка. Несколько недель уличные мальчишки продавали листовки с портретом убийцы и деталями преступления.

Джек и Мунро стояли и наблюдали, как тело проваливается сквозь люк в деревянном полу, несколько раз дергается, а потом судороги затихают и крики толпы становятся тише. Когда тело наконец-то замерло, толпа людей ломанулась вперед, чтобы добраться до него.

– Вон там, вся эта компашка рвется захапать труп, – продолжил Мунро. – Видишь их?

Джек вгрызся в бочок рассыпчатого яблока.

– Кому нужны кости дохлого душегуба?