Анатомия любви

В сентябре следующего года умер отец, дома, во сне. Обширный инфаркт. Хотя даже не знаю, нужен ли был такой сильный удар, чтобы он перестал цепляться за жизнь. Как только он ушел, мне стало ясно, что он готовился к этому еще со дня смерти Барбары Шервуд. Роуз приехала в Фокс-Ран сообщить новость. Мы сидели в комнате для посетителей одни, была среда. Лицо у нее было совершенно белое, как будто она до сих пор находилась в состоянии шока. В стене, отделяющей жизнь от смерти, есть окошки, и человек меняется, стоит ему заглянуть в одно из них. Я понял, что-то случилось, как только сел рядом с Роуз, а когда она взяла меня за запястье холодной маленькой рукой, я приготовился к самому худшему. Со смерти Артура прошло уже три дня: он умер в воскресенье, в половину двенадцатого вечера, его тело, как он и завещал, уже было передано медицинскому факультету Чикагского университета, «пожертвовано науке». Я ощущал себя настолько заброшенным, настолько выпавшим из обоймы, что не мог даже плакать. Я чувствовал лишь какую-то саднящую боль внутри, как при болезни.

Через месяц я в очередной раз проходил психологические тесты. Ничего нового. Вписать в столбцы недостающие цифры. Кто был первым президентом Соединенных Штатов? Что такое солнце? Вопросы, призванные определить, не протухли ли у меня мозги, способен ли я воспринимать реальность последовательно и как все. Тесты с чернильными пятнами, тесты с пробелами, которые надо заполнить, тесты на пространственное восприятие, упражнения на память и под конец что-то вроде экзамена перед комиссией из трех психиатров, на котором я рассказывал о себе и отвечал на вопросы. Если бы вам выпала возможность выбрать любую работу на свете, чем бы вы занялись? Если бы вы полюбили девушку, а она не отвечала бы взаимностью, что бы вы сделали? Я ослабел от усилий, которые прилагал, стараясь казаться нормальным, я даже заставил себя взбодриться и осознать, что, если мои усилия окажутся слишком заметными – или слишком успешными, – мне конец. Главное, постоянно казаться зависимым от их мнения обо мне: уверенность и решимость будут истолкованы как проявление раздвоения личности.

Через две недели после испытаний доктор Доннер, считавшийся моим лечащим врачом, хотя я общался с ним полтора часа в неделю, сообщил, что я готов снова «штурмовать» большой мир. Он дал мне несколько дружеских советов: сказал, что я «должен серьезно подумать» о том, чтобы посещать психиатра после выписки, сказал, чтобы я «не стеснялся» звонить ему, если захочу обсудить какой-то вопрос, и выразил надежду, что я многое узнал о себе и научился справляться со своими проблемами, пока был в Фокс-Ране.

– Когда работаешь в больнице, существованию которой постоянно угрожают нетерпимые члены общества и оппортунисты, ратующие за сокращение бюджета, особенно приятно отправить пациента домой с осознанием, что ему помогли.

В общем, меня отпустили. Я покинул Фокс-Ран, прошел по мосту, выстроенному из твоего замужества и смерти Артура. Вернулся в старую квартиру на Эллис-авеню приходить в себя после долгого пребывания в больнице и привыкать к свободе. Однажды я уже проходил через все это, но теперь было иначе, потому что у меня не осталось ни малейшей иллюзии, будто бы все сможет исправить в одночасье безрассудная магия Воссоединения. Я уже не надеялся увидеть тебя из окна, даже вставая с кровати, на которой спал в те времена, когда только открыл тебе свое сердце, кровати, на которой лежал, терзаясь от боли, в ожидании воссоединения. Когда звонил телефон, я не надеялся, что это ты, и, глядя на почтальона с кожаной сумкой на плече, тяжелой от писем и открыток, я ничего не желал. Небольшое имущество Артура унаследовала Роуз, но она разделила все пополам, и я впервые в жизни сделался платежеспособным. Я мог бы уехать куда-нибудь, если бы был готов, только я не был готов. Я нуждался в родительском доме, да и Роуз нуждалась во мне.

Джейд. Я не хочу этого говорить, честно, не хочу…

Было трудно найти работу. У меня имелась теперь судимость, и, исходя из того, как смотрели на меня окружающие, лучше бы я отсидел в тюрьме, чем лечился в психушке. У меня не было образования, почти не было опыта работы. Мне было уже двадцать восемь. Я хотел работать в большой компании, чтобы общаться с многочисленными коллегами. Друзья семьи старались помочь, но нигде для меня ничего не находилось, ни у кого из них не осталось связей – все либо поуходили на пенсию, либо просто состарились. Я жил на свое крошечное наследство и учился в Университете Рузвельта. Чему учился – неважно, но точно не астрономии. Мне требовались такие знания, которые в будущем помогут найти работу, а все вокруг говорили, что для астрономов сейчас настали трудные времена.

В хорошие дни я чувствовал себя спасшейся жертвой кораблекрушения: хотя берега еще не видно, но по некоторым признакам ясно, что он где-то рядом, по запаху, принесенному порывом ветра, по рассеянному свету, по случайно пролетевшей чайке.