Анатомия Меланхолии

Novarum aedium esse arbitror similem ego hominem,
Quando hic natus est: ei rei argumenta dicam.
Aedes quando sunt ad amussim expolitoe,
Quisque laudat fabrum, atque exemplum expetit и т.д.
At ubi illo migrat nequam homo indiligensque и т.д.
Tempestas venit, confringit tegulas, imbricesque,
Putrefacit aer operam fabri и т.д.
Dicam ut homines similes esse aedium arbitremini,
Fabri parentes fundamentum substruunt liberorum,
Expoliunt, docent literas, nec parcunt sumptui,
Ego autem sub fabrorum potestate frugi fui,
Postquam autem migravi in ingenium meum,
Perdidi operam fabrorum illico, oppido,
Venit ignavia, ea mihi tempestas fuit,
Adventuque suo grandinem et imbrem attulit,
Illa mihi virtutem deturbavit, и т.д.

Молодой человек подобен новому прекрасному дому; плотник покидает его добротно построенным, все в полной исправности, все сделано из прочного материала, однако нерадивый арендатор позволяет дождю проникать внутрь, и по причине небрежения ремонтом дом приходит постепенно в упадок. Наши родители, наставники и друзья не жалеют расходов, чтобы в дни нашей юности взрастить нас во всех отношениях в правилах добродетели, однако, когда мы предоставлены затем самим себе, праздность, словно буря, уносит все благие порывы прочь из наших душ, et nihili sumus, и неожиданно, вследствие лени и порочных путей, мы впадаем в ничтожество.

Двоюродным братом праздности и сопутствующей причиной, идущей с ней рука об руку, служит nimia solitudo, чрезмерное одиночество, а по свидетельству всех врачей[1554], — это и причина, и симптом одновременно; однако поскольку здесь оно представлено как причина, то воздействует оно сообща с праздностью и бывает либо вынужденным, либо же добровольным. Вынужденное одиночество обычно наблюдается у студентов, монахов и анахоретов, которые по правилам их ордена и жизненному поведению обязаны избегать любых компаний, чураться общества других людей и удаляться в свои кельи, это otio superstitioso seclusi [затворничество вследствие суеверия] согласно меткому определению Бэйла и Хоспиниана, как живут, например, в наше время картезианцы, которые не едят вовсе мяса (согласно правилам ордена), постоянно хранят молчание и никогда не покидают своего жилища; сюда же относятся обитатели тюрем или пустынных мест, которые в силу этого не могут ни с кем общаться, а также многие из наших сельских джентльменов, живущие в домах, расположенных где-нибудь на отшибе; они принуждены существовать в одиночестве без компаньонов, либо жить не по средствам и привечать всех пришельцев подряд, подобно столь многим содержателям гостиниц, или же общаться со своими слугами и всякой деревенщиной, теми, кто им неровня и ниже их по положению и противоположного нрава, или же еще, как поступают некоторые, чтобы избежать одиночества, они проводят время в тавернах и пивных в обществе разгульных собутыльников и предаются поэтому беззаконным забавам и распутству. На эту скалу одиночества люди выброшены обычно по разным причинам — по недостатку средств или из непреодолимой боязни какого-нибудь недуга, бесчестья или же по своей неспособности приспособиться к обществу других людей вследствие застенчивости, по неучтивости своей или простоватости. Nulum solum infaelici gratius solitudine, ubi nullus sit qui miseriam exprobret. [Для жалкого горемыки нет более желанного места, нежели то, где никто не станет попрекать его бедностью.] Подобное вынужденное одиночество бывает не столь уж редко и оно воздействует особенно быстро на тех, кто вел прежде общительный образ жизни, предаваясь всяческим непредосудительным развлечениям и бывая в хорошем обществе, жил в какой-либо многочисленной семье или в многолюдном городе и был неожиданно обречен затем на жизнь в отдаленном заброшенном деревенском коттедже, лишенным прежней своей вольности, отделенным от всех своих обычных приятелей; для таких одиночество особенно томительно, оно доставляет им неожиданно множество житейских неудобств.