Анатомия Меланхолии

подобно детям, которым в темноте мерещатся домовые; люди испытывают подчас такой испуг, что он не покидает их всю последующую жизнь, — от неожиданно вспыхнувшего пожара или землетрясения, потопа или других подобных ужасных событий: врачу Фемисону достаточно было наблюдать больного гидрофобией, чтобы и самому заболеть ею (Диоскорид, lib. 6, cap. 33 [кн. VI, гл. 33]); или при виде какого-нибудь монстра, скелета, после чего они теряют покой на несколько последующих месяцев, не могут оставаться в комнате, в которой прежде находился мертвец, и за все блага мира не остались бы в комнате наедине с покойником и не легли бы в постель, если много лет тому назад в ней скончался человек. В Базеле множество маленьких детей отправилось весной собирать цветы на лугу за городом, как раз там, где на виселице был повешен преступник; все они разглядывали его, и один из них случайно угодил в злодея камнем, от чего тело повешенного качнулось, и напуганные этим дети пустились прочь; одна из них, отставшая от других, оглянулась и, увидя, как тело качнулось в ее сторону, закричала, что покойный гонится за ней; это повергло ее в такой ужас, что в течение многих дней она не находила себе покоя, не могла ни есть, ни спать, ее невозможно было умиротворить, и, пребывая в глубокой меланхолии, скончалась[2130]. В том же городе в местности за Рейном девочка увидела открытую могилу, а в ней — труп; охватившую ее после этого душевную тревогу никак не удавалось унять, так что вскоре после этого она умерла и была погребена поблизости от той могилы[2131] (Платер, Observat. lib. I [Наблюдения, кн. I]). Знатной даме, проживавшей в том же Базеле, привелось увидеть зарезанную жирную свинью; когда ее стали разделывать, появившийся тотчас зловонный запах вызвал у этой женщины нестерпимое отвращение; присутствовавший при этом лекарь вздумал объяснять ей, что она мало чем отличается от этой свиньи, что и в ней столько же мерзких экскрементов, усугубив впечатление еще некоторыми отвратительными примерами; эти пояснения до такой степени поразили деликатную женщину, что у нее начались рвоты; душевное и телесное потрясение было настолько сильным, что никакими своими последующими ухищрениями и убеждениями врачу не удавалось в течение нескольких месяцев возвратить ей душевное спокойствие: она не в силах была забыть случившееся, избавиться от все еще стоящей перед ее глазами картины (Idem [Там же]). Многие не в силах глядеть на открытую рану, быть свидетелями казни человека, его страданий от какой-либо устрашающей болезни, такой, как одержимость, апоплексия, или от наведенной на него порчи; они трепещут, даже если им случайно довелось прочесть о чем-нибудь ужасном[2132], даже об одних только симптомах такой болезни, или о том, к чему они испытывают отвращение; все это постоянно бередит им душу, мучает, они готовы приложить прочитанное к себе; это настолько их волнует, словно они видели все своими глазами или они сами были поражены описанным недугом. Hecatas sibi videntur somniare [Геката являет им призраки]{1683}, они неотступно их преследуют, и несчастные непрерывно только об этом и думают. Столь же плачевные последствия бывают вызваны устрашающими предметами, о которых человек услышал, которые увидел или о коих прочел; по мнению Плутарха[2133] auditus maximos motus in corpore facit [именно через слух оказывается огромное воздействие на тело человека], никакое другое из наших чувств не вызывает больших изменений в теле и душе: подчас нечаянно услышанное слово, неожиданные вести, будь то хорошие или плохие, proevisa minus oratio [видеть — это меньше, чем слышать], способны в такой же мере потрясти нас, animum obruere, et de sede sua dejicere, как замечает один философ[2134]{1684}, лишить нас сна и аппетита, вывести из равновесия и вконец погубить. Достаточно лишь представить себе тех, кому довелось услышать трагические звуки набата, вопли, ужасающий грохот, раздающийся часто глубокой ночью и вызванный вторжением врагов, случайным пожаром и пр., панический ужас[2135], доводящий людей до безумия и полной утраты рассудка, — у одних на время, у других — на всю жизнь, от которого уже никогда не оправиться. Так мадианитяне были напуганы воинами Гедеона, когда каждый из них разбил свой кувшин[2136]{1685}, и войско Ганнибала, охваченное паническим ужасом, было разбито под стенами Рима[2137]{1686}. Августа Ливия, услыша чтение нескольких трагических строк из Вергилия: Tu Marcellus eris [Ты, Марцелл?] и т. д., — лишилась сознания{1687}. Датский король Эдин неожиданно услышанным им звуком был «вместе со всеми своими воинами приведен в состояние ярости»[2138]{1688} (Кранций, lib. 5, Dan. hist. [История Дании <правильное название — «Хроника»>, кн. V] и Александр аб Александро, lib. 3, cap. 5 [кн. III, гл. 5]){1689}. У Амату Лузитанского был пациент, который стал epilepticus [эпилептиком] (cen. 2, cura 90) после получения плохих вестей. Кардано (Subtil. lib. 18 [Об остроумии, кн. XVIII]) видел человека, утратившего рассудок оттого, что эхо ввело его в заблуждение. Если воздействие лишь одного из наших органов чувств может вызвать столь сильные душевные потрясения, чего же нам тогда ожидать в случае, когда слух, зрение и все другие органы чувств встревожены одновременно, к примеру землетрясением, громом, молнией, бурей и пр.? В Болонье, в Италии, anno 1504 [в 1504 году], примерно в одиннадцать часов ночи произошло столь сильное землетрясение (как засвидетельствовал потомству[2139] Бероальдо в своей книге de terrae motu [о землетрясении]), что весь город сотрясался и жители думали, что наступил конец света, actum de mortalibus; был слышен такой устрашающий грохот, в воздухе стоял такой отвратильный запах, что обитатели были безмерно напуганы и некоторые из них утратили рассудок. Audi rem atrocem, et annalibus memorandum (присовокупляет этот автор), выслушай удивительную историю, достойную быть занесенной в летописи: у меня был как раз в то время слуга по имени Фулько Аргелано, смелый и добродетельный человек, так он был столь жестоко потрясен происходящим, что впал поначалу в глубокую меланхолию, потом стал бредить и, наконец, обезумел и наложил на себя руки[2140]{1690}. В Фусине в Японии «произошло столь сильное землетрясение и при этом наступила неожиданно такая тьма, что очень многие почувствовали сильнейшую головную боль и были поражены печалью и меланхолией. В Микуме обрушились одновременно целые улицы и прекрасные дворцы; при этом раздался такой подобный удару грома ужасающий грохот и в воздухе распространилось столь отвратительное зловоние, что у очевидцев от ужаса волосы встали дыбом, сердца их исполнились трепетом, и все — люди и животные — были напуганы безмерно. А в другом городе — Сацаи — землетрясение было для местных жителей настолько устрашающим, что многие потеряли сознание, другие же были до того поражены этим чудовищным зрелищем, что не отдавали себе отчета в своих действиях»[2141]. Поведавший об этих событиях христианин Блезий, бывший их очевидцем, был настолько ими напуган, что, хотя со времени этого несчастья прошло уже два месяца, он все еще никак не мог прийти в себя и был не в силах вытеснить из памяти воспоминание о происшедшем. Испытавшие подобное потрясение содрогались при одном лишь воспоминании о случившемся[2142] на протяжении нескольких последующих лет, а иногда и до конца своих дней, и даже если им только представлялось нечто подобное. Корнелий Агриппа рассказывает почерпнутую им у Гюльельмо Парижского{1691} историю об одном человеке, который после принятия им мерзкого слабительного, предписанного ему врачом, был настолько этим потрясен, что «впоследствии при одном виде этого снадобья утрачивал душевное равновесие»[2143]; стоило ему только почувствовать его запах, происходило то же самое; более того — несчастному достаточно было лишь взглянуть на коробку с этим снадобьем, как его начинало слабить; сходный эффект возникал даже при одном воспоминании о нем; «подобным же образом путешественники и моряки, — говорит Плутарх, — чье судно село когда-то на мель или разбилось о скалу, до конца своих дней испытывают страх не только перед таким же несчастьем, но и перед любой другой опасностью»[2144].