Анатомия Меланхолии

К приведенному выше перечню причин меланхолии я могу с полным основанием присовокупить утрату свободы, зависимость или тюремное заточение; для некоторых людей это не менее мучительная пытка, нежели любая из перечисленных мной прежде. Пусть даже они пользуются всеми жизненными удобствами — роскошным жилищем, прекрасными местами для прогулок и парками с очаровательными беседками и галереями, пусть к их услугам обильный изысканный стол и все, что этому соответствует, да и ни в чем другом не ведают нужды, — а все же ничто им не в радость, потому что они в себе не вольны, не могут по своей охоте приходить и уходить, обладать, чем пожелают, и заниматься, чем вздумается, но принуждены есть aliena quadra[2169], за чужим столом и жить по чужой воле. И во всем остальном — выборе места проживания, общества, развлечений — дело обстоит точно так же, как с едой[2170]; сколь бы ни были все эти вещи сами по себе приятны, удобны и полезны, а все же omnium rerum est satietas [всем человек насыщается{1717}], от них остается лишь чувство пресыщенности и отвращения. Так сыны Израиля пресытились манной небесной{1718}: им прискучило жить, как птице в клетке или собаке, привязанной к конуре, подобный образ жизни стал для них невыносим. Что правда, то правда, люди, живущие в описанных выше условиях, счастливы, и, если судить со стороны, у них есть все, что душе угодно, или все, что только можно пожелать, bona si sua norint […когда бы они счастье свое сознавали{1719}], а все-таки они испытывают отвращение, и нынешний образ жизни их томит. Est natura hominum novitatis avida{1720}; человеческая природа всегда жаждет нового, разнообразия, удовольствий; наши изменчивые увлечения настолько в этом отношении непостоянны, что нам во что бы то ни стало необходимы перемены, пусть даже к худшему. Холостяку непременно надобно жениться, а женатые предпочли бы стать холостяками{1721}; они равнодушны к своим женам, как бы ни были те хороши собой, умны, добронравны и обладали всеми необходимыми качествами, а все потому, что это их жены; наше нынешнее положение кажется нам наихудшим[2171], мы не способны долго придерживаться одного образа жизни, et quod modo voverat, odit{1722} [человеку ненавистно то, о ниспослании чего он только что молился], — к примеру, продолжительное занятие одним ремеслом; esse in honore juvat, mox displicet [почет поначалу тешит его, но со временем он и к нему становится равнодушен]; ему не сидится долго на одном месте, Romae Tibur amo, ventosus Tibure Romam [в Риме я Тибура жажду, а в Тибуре — ветреник — Рима[2172]]; а то, чего мы еще недавно так ревностно добивались, постылым стало нам теперь. Hoc quosdam agit ad mortem (сказано у Сенеки[2173]) quod proposita soepe mutando in eadem revolvuntur, et non relinquunt novitati locum. Fastidio coepit esse vita, et ipsus mundus, et subit illud rapidissimarum deliciarum, Quosque eadem? Для многих людей убийственно уже одно то, что они постоянно привязаны к одному и тому же, точно лошадь — к мельничному жернову или собака — к тележному колесу. Они бегут по одному и тому же кругу, без всяких перемен или новшеств, жизнь становится им не в радость, и отвращение к ней и к миру приходит на смену прежним неистовым желаниям. «Как, опять одно и то же?» Марк Аврелий и Соломон, познавшие все земные радости и наслаждения, признавались, что в равной мере испытали это на себе, что самое для них желанное становилось в конце концов в тягость, а их вожделение никогда не удавалось вполне удовлетворить, и все было лишь суетой и томлением духа.