Те же самые симптомы повторяются и у Меланелия (в его книге о меланхолии, составленной из материалов, почерпнутых у Галена), Руфа, Аэция, Разиса, Гордония и более поздних авторов: «постоянные, кислые, вонючие отрыжки, как будто съеденная ими пища гниет в желудке или словно они ели рыбу, впалые животы, странные и прерывающиеся сны и множество фантастических видений, проплывающих перед их взором, головокружения, подверженность страхам и склонность к распутству»[2431]
. Некоторые[2432] присовокупляют к числу обычных симптомов сильные сердцебиения, холодный пот, пульс, ощущаемый в различных частях тела, saltum in multis corporis partibus, своего рода зуд, говорит Лауренций, на поверхности кожи, напоминающий иногда укус мухи. Монтальт (cap. 21 [гл. 21]), как и Авиценна, включает еще в качестве признака остановившийся взгляд и частое моргание[2433], oculos habentes palpitantes, trauli, vehementer rubicundi, etc. (lib. III, fen. 1, tract. 4, cap. 18). И еще он заимствовал из «Афоризмов» Гиппократа утверждение о том, что они по большей части заикаются. Разис[2434] считает главным признаком «головную боль и сковывающую тяжесть, подкожную эмфизему, так же как и торопливую, запинающуюся речь, ввалившиеся глаза, толстые вены и широкие губы». У некоторых также, если болезнь зашла далеко, жесты и мимика чересчур развязны, они смеются, гримасничают, скалят зубы, бормочут, разговаривают сами с собой со странными ужимками и выражением лица, невнятными голосами и восклицаниями и пр. И хотя они обычно тощие, обросшие волосами и с угрюмыми физиономиями, до того измученные, что смотреть на них не так уж и приятно, по причине преследующих их постоянных опасений, горестей и досады, мрачности, уныния, медлительности, встревоженности, неспособности заняться каким-нибудь делом, а все-таки у них по большей части хорошая память, они обладают немалыми способностями и отличной восприимчивостью. Горячий и сухой мозг причиной того, что их донимает бессонница, Ingentes habent et crebras vigilias (Аретей), им свойственны частые и превосходящие всякую меру состояния бодрствования, вследствие чего они не спят иногда целый месяц кряду, а иногда и год. Геркулес Саксонский[2435] искренне уверял, что сам слыхал, как его мать клялась, будто семь месяцев подряд не смыкала глаз; Тринкавелли (tom. 3, cons. 16 [том 3, совет 16]) рассказывает об одной даме, бодрствовавшей пятьдесят дней, а у Скенкия упоминается другой пример, когда подобное состояние длилось два года, однако завершилось тем не менее без всякого вреда. Что же до естественных процессов, то аппетит у таких людей сильнее, нежели способность усваивать пищу, multa appetunt, pauca digerunt, как сказано у Разиса, они жаждут есть, но не в силах переварить. И хотя они «и в самом деле едят много, они тем не менее худые, у них болезненный, увядший вид, — говорит Аретей, — они измучены частыми запорами»[2436], несварением и засорением желудка, мокротой, отрыжками и пр. Пульс у них редкий и медленный за исключением сонной артерии, где он очень сильный[2437]; однако он изменяется соответственно охватившей их страсти или душевному волнению, как пространно доказано у Струция (Spigmaticae artis lib. 4, cap. 13){1863}. По правде говоря, при такого рода хронических заболеваниях пульс не следует чересчур принимать во внимание, поскольку, как отмечает Кратон[2438], на сей счет существует столько предрассудков и столько расхождений, у того же Галена, например, что он берет на себя поэтому смелость заявить, что наблюдать пульс или с его помощью что-либо понять у любого человека решительно невозможно.