Анатомия Меланхолии

В этом каталоге страстей, которые так терзают человеческую душу и служат причиной этого недуга (ибо я буду кратко говорить о всех них и в соответствующем им порядке), на первое место в возбуждении этой склонности может по справедливости притязать печаль; она неотделимый спутник, «мать и дочь меланхолии, ее эпитом, симптом и главная причина», как считает Гиппократ, одна порождает другую, они звенья одной цепи, ибо печаль — это в одно и то же время причина и симптом одной болезни[1633]. Почему это симптом, будет показано в надлежащем месте. Во всяком случае, весь мир признает в ней причину; Dolor nonnulis insanioe causa fuit, et aliorum morborum insanabilium, говорит Аполлонии Плутарх{1328}, она причина безумия, причина многих других болезней и единственная причина именно этого несчастья, как говорит о ней Лемний. Такого же мнения придерживаются Разис (Cont. lib. I, tract. 9 [Основы, кн. I, трактат 9]) и Гвианери (tract. 15, cap. 5 [трактат 15, гл. 5]). И стоит ей однажды пустить корни, как она завершается отчаянием, как замечает Феликс Платер[1634] и как указывается в Таблице Кебета[1635], поскольку может сочетаться с ней. Хризостом в своем семнадцатом послании к Олимпии описывает печаль как «жестокое мучение души, самое необъяснимое горе, отравленный червь, который снедает тело и душу и гложет самое сердце, вечный палач, непрерывная ночь, непроглядная тьма, вихрь, ураган, лихорадка, невидимая снаружи, обжигающая сильнее, чем огонь, сражение, которому не видно конца. Она распинает хуже любого тирана, никакие пытки, никакая дыба, никакие телесные муки с ней не сравнятся»[1636]. Это, без сомнения, и есть вымышленный поэтом орел, терзающий сердце Прометея[1637], и «никакая тяжесть не сходна с тяжестью сердечной»{1329} (Сир. 38, 18). «Любое волнение — это беда, однако горе — это жестокое мучение»[1638], это господствующая страсть: подобно тому как в Древнем Риме, когда там утвердилась диктатура, все должностные лица более низкого ранга прекратили свое существование; так и когда случается горе, все остальные страсти исчезают. «Оно иссушает кости»{1330}, — говорит Соломон (Притч. 17). У тех, кто поражен печалью, ввалившиеся глаза, они бледные, исхудалые, у них морщинистые лица, мертвенный взгляд, насупленные брови, увядшие щеки, иссушенные тела и совершенно искажается характер. Как у Элинор, изгнанной скорбящей герцогини (о которой рассказывает наш английский Овидий{1331})[1639], жалующейся своему супругу Хамфри герцогу Глостерскому:

Глаза мои спаси — ведь в их счастливом взоре
Ты прежде радость находил, не горе;
Теперь печаль всех прелестей лишила их.
«Вот это Элинор моя», — взглянув на них,
Сказать не смог бы ты. Скорей Горгоны взгляд.