Анатомия одного развода

Сколько их тут? Эмма уточняет: сегодня присутствует едва ли четверть всех записавшихся в клуб. Две, пять, еще десять «сестер» представляются: одни — болтушки, другие — молчаливые, почти каждая сообщает, сколько у нее детей, некоторые называют сумму получаемого пособия. Старейшина клуба представляется после всех: это старуха с пожелтевшим шиньоном, нашпигованным выпадающими шпильками. Если у ее коллег исчезли с пальцев обручальные кольца, то у нее оно красноречиво висит на шейной цепочке в виде украшения. Старуху зовут Катрин, в шестнадцать лет она вышла замуж, в шестьдесят шесть отпраздновала золотую свадьбу и вот в шестьдесят восемь поставила своеобразный рекорд — самый поздний развод. Тем временем президентша Агнесса хлопает в ладоши, требуя тишины. Амелия, исполняющая обязанности секретаря, объявляет, что сегодня не будет ни демонстрации фильмов, ни обсуждения, а будут изложены лишь некоторые соображения, которые могут быть многим полезны. Дамы расселись, кто где мог. Президентша снова хлопнула в ладоши, чтобы прекратить шепот.

— Для начала я хотела бы, — сказала она, — помешать Альберте сделать глупость. Она собирается переехать к своему дружку. Знаю, ее процесс тянется уже три года, это невыносимо. Но дело вот в чем: по закону она должна жить одна, ибо не имеет права на личную жизнь до тех пор, пока не будет вынесено окончательное решение суда. Ее муж может иметь двадцать любовниц, но ему достаточно представить доказательство, что Альберта с кем-то живет, и вина за развод сразу будет признана обоюдной… Затем мне хотелось бы сказать Люсьенне, у которой недавно умер бывший муж, что в принципе она имеет право на часть пенсии, которую должна разделить с законной вдовой, соответственно количеству лет, прожитых в замужестве с покойным, но не может требовать больше половины. Мадам Гренд изучила этот вопрос.

— Мэтр Гренд — наша вице-президентша, — прошептала Эмма на ухо Алине.

Алина кивнула, весьма равнодушно, с видимой скукой. Эта лига представлялась ей романтическим, полным страстей союзом, объединяющим Эриний, древнегреческих богинь мщения. Внезапно, не веря собственным ушам, она настораживается. Агнесса уже взялась за некую Маргариту, похвалявшуюся тем, как она учила своего сына изменять по временам глагол «быть»: папа есть, был и будет мерзавцем. Улыбки, промелькнувшие на нескольких лицах, возмущают президентшу.

— Сколько раз надо повторять, что такого рода «сестры» только наносят нам — да и себе самим — большой вред. В подобной игре ничего не выигрываешь. Ребенок всегда предпочтет того, кто не учит его ненависти к другому родителю. И кроме того, даже если иметь в виду только денежную сторону, я не вижу особой выгоды в том, чтобы притуплять у плательщика отцовские чувства.

Молчание. Видимо, не одна Алина ощутила, что упрек попал в цель. И почувствовала смятение. Может, она пришла сюда слишком поздно? А может, слишком рано. Конечно, если ты знаешь, что не у одной тебя такой удел, а у многих, и если сама убеждаешься, что бывает и худшая участь, это утешает. Но подобное утешение указывает и на то, что твое несчастье и обиды банальны, что ты имеешь меньше права на сочувствие. Агнесса продолжает, напоминая, что цель клуба — не только заботиться о женщинах, знакомить их с правами, но и помогать друг другу, и если говорить правду, то «сестер», добивающихся помощи, всегда достаточно, а вот помощниц не хватает. Прийти на помощь нуждающимся! Алина еще не чувствует себя готовой к этим принципам скаутизма. Агнесса кончает свою речь, переходит от группы к группе, приближается к Алине.

— У вас, — говорит она, — рана еще слишком свежа…

Она в темном костюме, ее завитые волосы чуть надушены, ногти отполированы, но холодное изящество Агнессы не может сгладить впечатления от ее глаз — такой буравящий, пытливый у нее взгляд.

— Знаю, — мягко продолжает президентша. — Развод иной раз похож на хирургическую операцию. Однако судья выносит решение и этим ограничивается, но трудно представить себе врача, который оставил бы своего пациента без присмотра, не сделав ему потом перевязки. И тем не менее именно такова наша участь. Если вам потребуется, не стесняйтесь, зовите нас на помощь…

— Мне это кажется более естественным, — говорит Алина.

Она отступает на три шага к этажерке, уставленной книгами, которые обычно встречаются на книжных полках юристов; внизу металлические секции, заполненные разноцветными папками с делами. Она делает еще три шага — на этот раз в сторону, пятясь как рак, и оказывается у самой двери.

— Можно уже уйти? — едва слышно шепчет она Эмме.

— Здесь входят, уходят и возвращаются, когда хотят, — отвечает Эмма. — Одно из наших правил — не замечать этого.

Агнесса действительно нисколько не удивлена и лишь на прощание взмахивает рукой, мелькнувшей в синеватом от табачного дыма воздухе. Алина выходит на лестницу, вызывает лифт и громко смеется.

— В чем дело? — раздраженно замечает Эмма.

— А вы можете себе представить Луи в подобной обстановке? — спрашивает Алина.