Анатомия развода

«…Ничего, ничего я не могла себе представить тогда, когда уходил Федоров. Я сидела и обуживала ему рубашки, а он сказал: не надо. «Надо! Надо, - сказала я, - теперь не носят широкие». А он снял с антресолей громадный чемодан и стал застилать его внутри газетой. «Зачем он тебе? - спросила я, - мы же потеряли от него ключи». - «Неважно», - ответил он и стал складывать туда свои обуженные и необуженные рубашки. Я же продолжала сидеть, совершенно ничего не предполагая. Я даже сказала ему, что чемодан настольной большой, что нет у него такого количества рубашек, чтоб заполнить его хотя бы вполовину. Федоров вздохнул, потом подошел ко мне и сел напротив. «Мне жаль, - сказал он, - но давай выживем достойно, а?» До меня и тут не дошло, то есть дойти-то дошло, я просто не поверила… В общем, это было как снег на голову. Несчастья приходят только так…»

***

Анну и Ленку привезли обратно тоже на «скорой»: был вызов в соседний дом, и их взялись довезти. Бригада была другой, молодой, веселой, все грызли яблоки. «Вас где скинуть?» - спросил шофер. Анна не поняла вопроса, ответила Ленка. «Побыстрее!» - поторопил их шофер, когда Анна вдруг замешкалась.

Ленка потянула мать за руку: «Идем же, идем!»

***

«Нет! - сказала себе Вика. - У них что-то с телефоном, а я распустила нервы…» Она повесила платки, смазала руки кремом и подошла к аппарату.

– Да! - услышала она резкий голос Ленки.

– Простите, - сказала Вика, - за поздний звонок. Алексея Николаевича можно к телефону?

– Папа умер, - ответила Ленка. - Алексей Николаевич умер, - повторила она.

***

Анна решила - хоронить мужа из дома. Ей советовали этого не делать, и хлопотно, и накладно, и тяжело, а главное - давно никто так не поступает. Хоронят прямо из морга - быстрее и проще. Издательство предложило устроить панихиду в клубе, с караулом и прочими атрибутами, у них все это есть, не первый покойник и не последний, увы. Но Анна уперлась: из дома. И никаких караулов - муж умер, а не генерал.

В ту первую ночь, когда Ленка вытащила ее за руку из «скорой», а потом властно привела домой, раздела и уложила, Анна все и решила. Сначала она лежала и ничего не понимала. Лежала, как срубленное дерево, которое еще и дерево, но уже и дрова. Ничего не было - мыслей, чувств, была физическая ноющая боль в мышцах, и это одно только и было признаком жизни. Потом Анна услышала телефонный звонок и дважды повторенный ответ Ленки. И тогда информация, предназначенная другому человеку, каким-то рикошетом вернулась к ней, прошла сквозь ноющие мышцы и пробилась в сердце. И как только ожило сердце, она усвоила информацию во всем ее объеме - не только, что было сказано, но и кому. И первое, что Анна испытала, было удовлетворение. Потом, рассказывая подругам о событиях той ночи, она говорила о звонке и о своих ощущениях иначе: был, мол, звонок, и ей даже стало жалко ту, бедную, женщину. Но что там говорить - Алеша никуда бы не делся из семьи, это стало ясно в тот вечер…

Так Анна говорила потом. А первым чувством ее было удовлетворение. Она даже немножко разозлилась на себя. Но все вместе - горе, удовлетворение, смущение, мышечная боль сделали свое дело, и Анна пришла в себя. Она увидела, что лежит в кабинете, на Алексеевой диване, куда ее уложила Ленка. Вспомнила, как часа два-три тому назад заходила сюда вытирать пыль.

Вот тогда она и решила, что хоронить Алексея будет из дома. Человек должен уходить из стен, где он жил, дышал. И Анна мертво вцепилась в эту мысль. Что бы там ни говорили - он будет лежать здесь, и сюда пусть приходят люди, и отсюда его понесут. Это его дом, он им дорожил.

Она встала и пошла к Ленке. В комнате было накурено, а сама Ленка уснула, не раздеваясь. Откровенно валялись сигареты и спички, Анна собрала их и унесла в кухню. Телефон все так же стоял на столе, Анна позвонила подруге, рассказала ей обо всем и попросила сшить черное платье. У нее, у Анны, будто случая дожидался, лежал кусок крепдешина еще старых времен. Подруга охнула, ахнула, предложила тут же приехать, но Анна не разрешила. Вот утром надо приехать пораньше, чтоб снять мерку для платья.

– Я прямо в шесть утра, - сказала подруга. - Прямо в шесть…

***

Вещи оставались вещами. И с ними ничего не произошло: часы отбивали свое, видимо, только им и нужное время, все стояло по местам, светясь и отбрасывая тень, и в этой неизменности было такое равнодушное величие, что Вика почувствовала неукротимую тошноту. И то, что ее тошнит в такой момент, было настолько неожиданно, что все ее мысли и чувства сбились в кучу, и фраза: «Он умер, а меня тошнит» - стучала, стучала в виски.

Такси довезло ее до дома Алексея очень быстро, она даже не успела понять, зачем едет. Когда они затормозили у подъезда и Вика полезла за кошельком, она вдруг поняла, что войти в дом все равно не сможет. Она испугалась, что у нее опять начнется то, что было дома…