Анатомия развода

Так что, оказывается, всему свое время, все для чего-то нужно было. Все - для нее сегодняшней. А сегодня ей почти семьдесят, и ни копейкой меньше… И все ее годы сидят на штыре-шампуре в подгонку и дышат в затылок друг другу. Как пассажиры на эскалаторе.

Кун я поставила машинку под кровать, накрыла ее стареньким гобеленом, выбросила обрезки, сложила простыни, сунула их в Шифоньер, сняла халат, повесила его на штырь, надела юбку и кофту, посмотрела на себя в зеркало, что стояло на тумбочке, взяла ключи…

В коридоре встретила кашляющую старуху. Та, медленно шаркая, пробиралась из комнаты в кухню с чайником в руке. Куня взяла у нее чайник, отнесла и поставила на плиту.

– Зажечь? - спросила.

– Нет, - ответила старуха, - я уже пила. Старуха стояла посреди коридора, сбитая с толку Куниной любезностью. Куда ей теперь идти? Вперед или назад? Куня хлопнула дверью, а старуха продолжала решать эту трудную для нее проблему.

Она ведь шла в кухню? В кухню… Зачем? Она что-то несла или ей надо там что-то взять? Чайник? Конечно, чайник…

Старуха добрела до кухни, сняла с плиты чайник и понесла его обратно. Шла и думала: эта ее соседка, которая сейчас ушла, очень бестолковая женщина. Она трет паркет веником. Кладет веник плашмя и ногой его, ногой… Паркет - веником! А то еще насыплет в воду какого-нибудь порошка. Порошков этих теперь - тьма. Разве можно паркет порошком? Паркет натирают воском. Тогда он хорошо пахнет… Бестолковая женщина…

***

Алена немножко повозилась с замками - «как они у вас тут?» - но все-таки открыла. За дверью стоял выпивший Евгений. Он сразу, сквозь Алену, углядел стол, и коньяк, и бутыль, переступил порог и сказал:

– Я знал, тут меня поймут. Привет, бабоньки мои золотые!

Свекровь просто встала в боксерскую стойку. Мгновение - и она даст родному сыну в солнечное сплетение. Нина взяла ее за напрягшуюся, вытянутую руку.

– Успокойтесь. Пришел так пришел. Садись, Женя, гостем будешь.

– Неужели это все - Алена? - спросил Евгений, разглядывая не помещавшееся в халате голое Аленино тело. - Это все большое и горячее - маленькая девочка, которая писала нам в кресло? Детка, ты помнишь это?

– Клевета! - громко возразила Алена. - Я никогда не писалась!

– Лапочка! - засмеялся Женька. - Замечательное поколение! - Он осторожно обнял Нину.

Нина смотрела на руку, лежащую у нее на плече. Вот она, оказывается, какая! Она совсем ее забыла. Просто напрочь…

…Нина познакомилась с ним на одном из модных в середине пятидесятых годов поэтических вечеров. Она пришла туда за информацией для газеты. Женька - из потрясения поэзией. Он тоннами поглощал стихи, в этом было что-то от детского, жадного «дорвался». Было сразу видно: он наестся до отвала, до колик в животе и больше никогда в рот не возьмет ни одного стихотворения. Так все потом и было. Но тогда… Он собирал у поэтов автографы, он умилялся способностями придумать эдакое: «дактилоскопия малаховских ребят». Его заинтересовал Нинин скепсис - не поэзия спасет человечество - как факт патологический. По его логике все должны были плавиться у ног Маяковского. Отношение к поэзии, на его взгляд, было мерилом человеческой ценности.

Но как ни хотелось Нине понравиться ему, прикидываться она не считала нужным. Вопящая, сопящая, скандирующая толпа, для чего бы она ни собралась, была ей все-таки не по душе. Поэтому они часами бродили по улицам, стояли в подъездах то Куниного дома, то какого другого, и говорили, говорили… Договорились до любви. Несмотря на то, что взгляды на стихи и толпу у них были разные: «У толпы - лицо толпы, и нет в ней индивидуальностей» - Нинина точка зрения; «Толпа - это собрание разных людей, сохраняющих свои признаки» - его. Так вот, несмотря на это, они решили быть вместе навсегда.

И Нина предъявила Женьку Куне.

Они сидели за обеденно-письменным Кучиным столом и пили чай. Какой он был красивый в этот день, н пестром пиджаке и темных брюках, с бархатной бабочкой, такой весь свободный, раскованный, очаровательный стиляга!

Всю жизнь Нине нравится в людях любое проявление внутренней свободы. Это от ее зажатости, скованности. Женька купил ее этим. Он сидел, как хотел… Наряжался, как хотел… Говорил, как хотел. А Куня кусала кружку…

Нина понимала: Женька перед ними выламывался. Взгляды Кун и в ее сторону выражали непонимание, удивление, разочарование.

Они не понравились друг другу.

Но Куня не сказала ей ни слова.

– Типичная старая дева, - вынес приговор Женька.

– Ты что? - засмеялась Нина. - Она трижды была замужем.

– Хоть пять, - сказал Женька, - ничего не меняет,