Анатомия текста

В каждом шаге ее отражается упрямство и ожесточение. Выставляет руку с поднятым большим пальцем всякий раз, когда сзади раздается шум мотора. Сама при этом не останавливается и не оборачивается. Одно из двух – или возьмет себя в руки, или всю дорогу будет идти пешком.

– Сейчас застоплю кого-нибудь и буду. Жди дома, устроим празднество…

– Вот головокручение… Что случилось? – Боренька чуткий, Боренька только хочет казаться циничным рокером, а в душе – мой, теплый Боренька. Он сразу чувствует, когда что-то не так, бросает все и спешит на помощь… – Сонычко, я не на квартире сейчас. Пару мыслей еще надо перетереть с Типчиком. Слушай, не расстраивайся, трухани Павлика, пусть развлекает девушку, раз пригласил в гости-то…

– Ты не понял, Боренька! – нет, он не может быть в их рядах. Точно знаю, он на моей стороне. – Что за чушь ты несешь? Меня не надо развлекать, мне не скучно, мне… тошно! Только не надо бросать свои мерзкие шуточки, мол, раз не пью и тошнит – значит – вот счастье! – беременная…Кто тебя знает, может, шутишь-шутишь, а потом окажется, что ненавидишь меня просто и…

– Сонычко, ты в своем уме или в Мэри Энином? Чем тебя там накачали, девочка? Слушай, к твоему приезду я уже буду на месте. Дуй ко мне. Жду в волнении. И это… Ты, если что, позванивай…

С досадой ощущаю, что дала повод считать себе ненормальною. Вот и еще один гадости думать станет, и ехидничать… Мельком вспоминаю, что примерно так когда-то Марина рассуждала об окружающих, а я ругала ее, обвиняя, что она сама себя накручивает и слишком много значения придает несущественному. «Они забыли уже давно, что ты на них психанула. Если, конечно, вообще это заметили. А ты до сих пор изводишься, что у них теперь есть повод плохо к тебе относиться», – говорила я ей. – «Не будь дурочкой!» И вот теперь сама страдаю тем же заболеванием…

– Наверное, все же, в Мэри Энином… – стараясь казаться спокойною, признаюсь Бореньке. – Только я в еще худшей ситуации, чем Алиса Кэрола. Моя Мэри Эн умерла и наговорила про меня гадостей…

– Как? Сначала умерла, потом наговорила? – Боренька ласково насмехается. – Так это надо в книгу Гиннеса! Самая болтливая тетка планеты!

Отключаюсь, потому что минуту назад, в попытках успокоиться, я заодно привела в порядок свою дислокацию. То есть, завидев длинную вереницу машин, развернулась к лесу задом, а к ним – передом. «Ловись машинка, большая и малая!» Свершилось! КАМАЗ с украинскими номерами завизжал тормозами, паркуясь к обочине.

Мне холодно сейчас и совершенно все равно, на какой машине ехать. Легковушка когда еще поймается. А так – и в тепле и продвигаюсь к городу. И напрягов меньше – дальнобойщики к автостопщикам привыкшие.

– Пока по пути, по трассе подбросите? – спрашиваю у водителя. Не потому, кстати, что нечего предложить ему в качестве вознаграждения, а потому что по старой автостоповской привычке совершенно не умею предлагать водителям деньги. В городе – другое дело. Там есть такса, там все проверено. А на трассе? Если по километражу платить – слишком много, если символически – глупо как-то и обидеть можно водителя.

– А куда тебе надо? Ты садись, не студи кабину, по пути разберемся… Будешь чай мне из термоса наливать. Что ж я, не понимаю? Жизнь такая. Сам студентом был.

Мужик то ли льстит мне, то ли плохо видит. Я сейчас в таком нервном расстройстве, что впору б говорить: «у самого мать пенсионерка», мне сочувствуя…

Это я, значит, люблю неотесанных и наслаждаюсь своей опытностью!? Прямо растлительница какая-то! А то, что всю жизнь, до операции еще, до появления Павлика, мне все ухажеры в отцы годились – это не считается. Чем я, спрашивается, виновата, что побывав на том свете, изменила ценности и из «тайной страсти многих» пожелала стать явной, пусть не слишком обеспечиваемой, но единственной… Радоваться за меня надо было, Марина, а не желчью исходить!

– Вот, возьмите. Только аккуратно, горячо ведь.

– Спасибо. И себе в пластиковый стаканчик налей. Промерзла же. Губы вон – синие…

Это они до синевы искусанные. То, что всевозможными сексуальными тайнами с Мариной делилось – больше, кстати, бравадами, чем реально происходившими – так это не из распущенности, а для самозащиты. Я разведенная, а точнее, брошенная женщина! На кой мне черт, чтобы во мне одинокую зануду видели. Я не Нинель! Пусть все думают, что счастливая, востребованная, сильная и во всех смыслах удовлетворенная.

– Бери печенье, там, в бардачке. Только там все в масле, не вымажись. И мне дай, пожалуйста.

– Возьмите, спасибо, вкусно…

И потом, как же тут не рассказывать, когда Марина так жадно слушала? С восторгом, с огоньком в глазах, каждую пикантную подробность буквально изо рта выхватывала. Да ради таких заинтересованных слушателей, любой артист сто историй придумает.

Стоим в курилке, Марина смотрит на меня, как на идола, радостно смеется штучечкам, хлопает в ладоши, иногда морщится.

– Ну, ты Сонечка, даешь! – вздыхает одобрительно. – Прям, как в сказке! Ловеласка, что с тебя взять! Смотри, какой-нибудь Отелло обнаружится…