Анатомия террора

Здесь их ожидало немало сюрпризов. Крестьяне отнеслись к «пропагаторам» недоверчиво: им отказывали в ночлеге, подозревали в воровстве, а то и принимали за беглых каторжников. Бывали случаи, когда крестьяне задерживали народников и передавали в руки сельской полиции, но потом, приставленные караулить арестованных, сами же их отпускали, не желая связываться с городскими властями. Даже если пропагандисту удавалось увлечь селян своим рассказом, результат чаще всего его разочаровывал. В деревне народников слушали как привычных странников, издавна переносивших полумифическую, полуреальную информацию из деревни в деревню. Лучшей оценкой таких бесед стали слова одного из слушателей, обращенные к недоверчивому соседу: «Не любо, не слушай, а врать не мешай!» Иногда жизнь придумывала для самоотверженной молодежи и более грустные сюжеты.

Пропагандист, работавший в Смоленской губернии, рассказывал в одной деревне об истории селян в Англии, об огораживании, современном их положении и т. п. Слушатели горестно качали головами: да, обидели в Англии паны народ, обманули и обокрали. Вот и у нас также было бы, но царь не допустил. И последовал вывод: у нас за царем лучше, чем у народов, где паны все решают. Иными словами, деревня осталась совершенно равнодушной к социалистической пропаганде и верной своим надеждам на монарха.

Да, крестьяне ждали нового передела земель, но были уверены, что распоряжение о нем придет «сверху», от императора. А потому и слышать ничего не хотели о республике, Учредительном собрании, Земском соборе, политических правах граждан и т. п. Прочность царистских иллюзий, непробиваемость наивного монархизма крестьянства не была оценена народниками в должной мере. Радикалы решили, что все дело в том, что ими неправильно велась пропаганда, что они не сумели стать в деревне «своими», да и язык листовок и их бесед с народом оказался далек от привычного крестьянскому уху.

После образования в 1876 году «Земли и воли» было решено исправить ситуацию и постараться завоевать расположение крестьян, организовав не набеги агитаторов на деревню, а поселения радикалов в ней. Однако и жизнь революционеров бок о бок с крестьянами не слишком продвинула вперед дело социализма. Во-первых, заедала работа по приобретенным народниками специальностям. В. Н. Фигнер, ставшая сельским фельдшером, в первый же месяц приняла 800 больных, а в течение 10 месяцев – около 5 тысяч человек. Ее сестра Евгения открыла школу на 25 детей, которую по вечерам с удовольствием посещали и взрослые. Работа по 10 – 12 часов в сутки не оставляла ни времени, ни сил, ни возможностей для регулярной пропаганды. Не будешь же стучаться по вечерам в избы и развлекать уставших людей рассказами о светлом будущем.

Во-вторых, крестьяне по-прежнему оставались глухи к социалистической риторике, зато с огромным удовольствием видели в грамотных «студентах» ходатаев по мирским делам. Наконец, в-третьих, появление в селах чужих людей и их заступничество за селян заставили помещиков, священников, сельскую полицию насторожиться и начать писать доносы либо пресекать «подрывную» деятельность народников иными способами. Так или иначе, но деревня вновь не оправдала ожиданий революционеров...

«Народную волю» давно и справедливо называют партией террористической. Однако напомним, что ее членам удалось завоевать твердые позиции в студенческой среде, выпестовать Рабочую организацию «Народной воли» и Центральный военный кружок. Сложнее всего, как это ни странно (впрочем, что же тут странного?), складывались отношения народовольцев с крестьянством. Как и все радикалы 1870-х годов, они считали крестьян стихийными социалистами, однако рассчитывали использовать их не столько для совершения переворота, сколько для активного строительства новой жизни после свержения царской власти революционерами и городскими «низами». Когда попытки создать массовую крестьянскую организацию потерпели неудачу, необъяснимое упрямство селян стало вызывать у народовольцев острое раздражение. Как писал Тихомиров: «Работа в деревне напоминает наполнение бездонных бочек Данаид, потому хватит биться около народа как рыба об лед»[30].

Правда, осенью 1880 г. ситуация несколько изменилась. Ряд российских губерний оказался охвачен неурожаем, голодом, а значит, и недовольством населения. В ожидании близкого крестьянского восстания Желябов предложил коллегам отсрочить покушение на императора, сосредоточившись на работе в деревне. Исполнительный комитет с ним не согласился, уповая на то, что убийство Александра II само по себе станет сигналом к мощному народному выступлению. Ну, а после 1 марта 1881 года народовольцам, по понятным причинам, стало не до работы в деревне.