Анатомия террора

– Взяли мы боем Ура-Тюм, – рассказывал он, дымя сигарой. – И Джузак тоже взяли. Плевые совсем крепости, а стояли долго: туркменцы, доложу, отчаянная публика. К зиме воткнули наш авангард в землянки, в самом, знаете ли, слепом конце ущелья. Начальство, штаб – в Джузаке, связь держим оказиями. Зима мерзкая, подлее не выдумаешь: день-деньской дождь, к вечеру непременно мокрый снег, ночью мороз хлопнет. Лекаря нет, лекарств нет, тут тебе и простуды, и чирьи, и гнилая горячка. Картина известная... Ну вот, как-то пошла от нас очередная оказия. На полдороге, чуть это Тамерлановы ворота минули, глядь-поглядь – орда. А уже темнеет, а до крепости слава те господи. Что делать? Сбили повозки в каре и – «пачками пли». Но туркменцы, черти, наседают. Каюк! Непременно каюк, ежели крепость не известить. Что делать? Офицер у нас был один, так, думал, пустельга, а на поверку-то оказался храбрее храбрых. Берет это он троих охотников – и помогай господи! Туркменцы не дураки, смекнули, куда и зачем, рухнули на них, как обвал, порубали бедняг в лапшу. Беда! Вот тут-то, при общем унынии, солдатик один, тихий такой, неприметный, молчком, слова не говоря, выбирает себе скакуна. Потник на него, уздечку, плетку берет – и конец, ничего больше. Казаки ему: «Ты чего удумал?! Зарубают, возьми оружие». – «Ладно, – говорит, – так-то спокойнее». И пошел, махом пошел. Наши замерли, не дышат. Туркменцы россыпью за солдатиком, норовят пикой достать. А солдатик-то скакуна по бокам пятками наяривает, плеточкой своей туркменские пики отшибает. Летит, орел! И что ж думаете? Ушел! Завидели его наши пикеты, сейчас это в крепости тревогу пробили – выручили нашу оказию.

– А солдатика-то наградили? – живо спросил Володя.

Штабс-капитан снисходительно усмехнулся.

– Э-э-э, суть в другом. Награды эти... Ладно, я вам после выскажу. – И, заметив Володино огорчение, успокоил: – Наградили, наградили. – Помолчав, продолжил: – Или вот, скажем, пример. Это уж когда штурм Ходжента. Слыхали? Да вам-то тогда, поди, еще гогель-могель в ротик совали. – Он пошевелился, будто в удивлении: – Гм, и то сказать, семнадцать лет минуло... Ходжент, доложу, место стратегическое, вход в Фергану затворяет. Не чета какому-нибудь Ура-Тюму: башни, стены, ров, цитадель. У! Штабные, понятно, диспозицию чин чином: правая колонна, средняя колонна, резерв... Граф Лев Николаевич Толстой очень прав: диспозиции эти всегда к черту. И у нас под Ходжентом тоже, к черту, перемешалось, спуталось. Я в средней был, в средней колонне. Назначили нам ждать, покамест правая управится. А после, стало быть, нам – по особому сигналу трех ракет. Мы ждем. Солдаты шанцевый инструмент сложили. Вдруг: ракета! Не нам была ракета, левому флангу, должно быть, а не поспели сообразить, что да как, уж солдаты подхватились. А шанцевый-то бросили, позабыли как есть начисто. Бежим, «ура!». Лестницы были, они мешают на бегу, ребята в азарте их побросали. Бежим, «ура!». Эспланаду махом, переднюю стенку – как лошади барьер, в ров скатились чуть не на задницах – и к башням и к стенам, чьи там батальоны – черт его знает, «кони, люди»... А туркменец сверху лупит камнями, бревнами, из бойниц садит почти в упор. Кажется, нет выхода? А? Ретируйся, и баста? Вижу тут поразительное: стена глинобитная, солдаты в нее штыки вбивают и лезут, ползут, лепятся ласточками! Вы можете это вообразить? А? Сверху-то, со стены не дремлют. И опять, заметьте, солдат безвестный подхватывает бревно, другие пособляют, еще бревно и еще – таранят ворота. Ворвались. В улицах бой, на какой-то там улочке пальнули в нас из фальконетов, не сидел бы я тут с вами, когда б не солдат моей роты Семенов: прикрыл собой, убит был. – Штабс-капитан вдруг ляпнул ладонью по столу. – А вы – «награда»!

Остывая, говорил еще, но уже задумчиво, и уже не краткой, как на ветру, затяжкой курил, а долгой, длинной.