В мексиканской резидентуре Гудпасчур иногда принимали то за секретаршу, то за машинистку, и подобные шовинистские заблуждения очень ее обижали40
. Ведь фактически она являлась главным заместителем Скотта – его «верной Пятницей» или «правой рукой», по ее собственному выражению. Она не была уличным агентом, большая часть ее работы выполнялась в здании посольства США, но ремеслом разведчика она владела – например, умела по специальной технологии ЦРУ вскрыть и запечатать конверт так, чтобы никто не заметил41. Их со Скоттом дружбе способствовало то, что оба были уроженцами южных штатов – Гудпасчур родилась в Теннесси. Оба были обходительны и приятны в общении. Помимо прочих секретов Гудпасчур хранила в тайне свой возраст, в большинстве документов в ее личном деле он не упомянут. По мнению коллег, во время расследования дела Освальда ей, как и Скотту, было за пятьдесят. «Он был из породы южан-джентльменов, – говорила она о Скотте. – По-моему, ему нравилось строить из себя интеллектуала… В одежде он строго придерживался правила: всегда темный костюм, белая рубашка».Но при всем взаимном уважении сомнений в том, кто главный и кто хранит самые важные тайны, не возникало – разумеется, Скотт. В пределах резидентуры вся информация проходила исключительно через него; по воспоминаниям Гудпасчур, это было сродни одержимости. «У Скотта был свой собственный набор секретных папок помимо документов резидентуры. Эти папки он хранил в нескольких сейфах с кодовыми замками у себя в кабинете и еще в одном сейфе дома42
, – рассказывала она. – Уин никогда никому не доверял»43. Кроме нее, у Скотта было еще несколько замов, вспоминала Гудпасчур, «но их должности могли считаться почти номинальными, поскольку Уин все время был на месте» и сам принимал «все решения».Гудпасчур любила и уважала Скотта, хотя не верила, что, посылая отчеты в Лэнгли, он всегда писал в них правду. По ее мнению, именно поэтому он и сидел целыми днями за своим рабочим столом – контролировал поток информации, чтобы никому не выпала возможность изобличить его во лжи. «А то бы кто-нибудь заметил, что он порой раздувает из мухи слона, – рассказывала позднее Гудпасчур. – Зачастую он менял цифры. Скажем, в газете описывалась толпа в 500 человек, а он добавлял еще один нолик».
По словам Гудпасчур, после убийства Кеннеди, и особенно после создания комиссии Уоррена, Скотт впал в тревогу, граничившую с паранойей. Гудпасчур и остальным своим заместителям он четко дал понять, что все контакты между резидентурой и комиссией берет под личный контроль. Со временем он пошел еще дальше, по сути наложив табу для всех своих подчиненных, включая Гудпасчур, на всякое упоминание о деле Освальда44
. Гудпасчур вспоминала, что после убийства Кеннеди эта тема попросту не обсуждалась, а когда комиссия стала задавать ЦРУ вопросы, требующие ответов из Мехико, Скотт разбирался с ними самостоятельно.Он не посвящал Гудпасчур в суть этих вопросов и не просил сотрудников навести те или иные справки в архиве резидентуры. Когда же от комиссии поступал запрос, Скотт просил, чтобы ему принесли материалы по Освальду, сам копался в них в поисках ответа, а затем сам же посылал отчет в Лэнгли. О том, чтобы Гудпасчур дала показания комиссии Уоррена или хотя бы просто поговорила с ее сотрудниками, даже речи не заходило, несмотря на то что она принимала участие в наблюдении за Освальдом. Она знала, что Скотт намерен ответить на все вопросы комиссии самостоятельно.
Глава 12
К началу декабря Уиттен и его команда из тридцати человек уже получили, как им казалось, более или менее четкое представление о биографии Освальда. И даже примерно определили мотивы, которые могли бы толкнуть его на убийство президента.
Уиттен составил резюме для внутреннего пользования (страниц на двадцать, по его воспоминаниям), где кратко излагались имеющиеся факты1
. На данный момент он пришел к выводу, что Освальд был попросту «чокнутый фанатик Кастро» и, скорее всего, действовал в одиночку2. Несмотря на визиты Освальда в кубинское посольство в Мехико, Уиттен не видел оснований подозревать правительство Кубы в какой-либо причастности к убийству3. Специалист по Латинской Америке, он хорошо знал Кубу и не верил, что Кастро мог поручить столь серьезное дело молодому психопату вроде Освальда, тем самым поставив под угрозу существование своего режима. Похоже, Уиттен рассчитывал, что, если в Мехико и остались какие-то неучтенные данные, Скотт их раздобудет.