Анбыги [СИ]

Потом он стоял, не веря, смотрел, как ее поднимают, подставляя под темную густую струю скомканные тряпки, несут куда-то, закрывая от него спинами. Поют невнятные слова, печально-печально, а те, кто остался, почему-то улыбаются понимающе, кивают ему, подбадривая. А у него не осталось сил смотреть, что там происходит с Ольгой и ее старшим братом, перед глазами качалась худая ножка в складках цветного ситца, свесилась с локтя и качается, такая — неживая совсем.

— Пойдем, — кто-то взял его за локоть, подтолкнул, сразу отпуская, — чего застыл? Ночь почти кончилась, надо ж поспать, с утра на пасеку едем.

Пашка обошел его и направился к высокому забору, полускрытому густыми ветками.

— Кончилась, — повторил Кирилл, стоя перед седым пепелищем, оправленным обгорелыми камнями.

С одной стороны костра валялось старое покрывало, каких тыща в гостиницах — линялый гобелен с геометрическими узорами.

— Где она? — закричал, догоняя Пашку и хватая того за край легкой куртки, — Ольга где?

— Вау, вау, палехче, — засмеялся тот, прибавляя шагу, — совсем с катушек екнулся? Лежит, простыла. Даже с нами не смогла посидеть, пока мы тут веселились. Макс с ней остался, а тебе ж нельзя, на тебя все Сиверки приехали посмотреть. Как же, нашу красавицу Хаашику в жены берешь.

— Как. Как Хаашику? А девочка? Которую я… которая тут…

Он смешался, не понимая ничего. Быстро шел рядом, а в голове плескалось черное, налитое от сказанного Пашкой 'Макс с ней остался'.

— Какая девочка? — ненатурально удивился Пашка, и засвистел что-то, поддавая ногой комки сухой травы на тропинке.

В доме Кирилл быстро прошел коридором в кухню. Встал у притолоки, встречая удивленный взгляд Степана Михалыча.

— Где Оля? Почему прячете?

— Кто ж прячет? Простыла, с температурой, заснула вот. Тебя просила утром прийти, раненько, перед тем, как поедем.

Разминая темными пальцами сигарету, добавил на молчание гостя:

— Крайняя комната, через коридор. Ты ее не буди, слышишь? Намаялась девка.

Последние слова прозвучали для Кирилла издевательски. Намаялась, шептал он, идя полутемным коридором и задевая плечом веники сухих трав на стенах, намаялась, значит. Девка…

Оля спала, а у постели сидел Максим, читал, переворачивая страницы с тихим шелестом. Кивнул гостю на свободный табурет посреди небольшой комнаты, полной шкафов с книгами и тумбочек с мелочами: какие-то фарфоровые статуэтки, плюшевые облезлые игрушки, неуклюжие человечки из шишек и веточек.

Кирилл сел, всматриваясь в бледное лицо спящей. Максим закрыл книгу, кладя на тумбочку рядом со стаканом и аптечными блистерами. Сказал шепотом:

— Сорок почти. Думали, придется врача вызывать, ну, у нас все есть. Я укол ей вкатил. Пошли перекурим?

На крыльце сел, вытягивая длинные ноги в джинсах. Затянулся, выпустил в новый ночной туман зыбкую дымную струйку.

— С нами всегда так. Никакая хворь не берет, а простуда — температура сразу за сорок. С детства.

— Максим…

— А?

— Ты почему тут живешь? В город не хочешь? — Кирилл совсем другое хотел спросить, но не знал, как. Не рубить же в лоб — ты мою девушку сегодня трахал? У костра, при большом, что говорится, стечении народа.

Макс пожал широкими, как у отца плечами:

— На кой тот город. Да и нельзя мне. Я первенец. Значит, настоящий анбыги. Должен быть тут.

— Анбыги, — в сердцах повторил Кирилл, — вы что? В каменном веке, что ли? Люди уже не только в космос. Коллайдер вон. И вообще. А вы тут. Анбыги.

— Интернет с котиками, — усмехнулся Максим, — телки с дакфейсами. Мы сегодня мед выкачали. Знаешь, кто у нас его покупает оптом? Московский магазин элитной косметики. Крема, фа-фа-ля-ля, экологически чистые, за великие бабки. Тем же телкам. Ты меня жить не учи, понял? Тут настоящая жизнь, а не в Пашкиных инстаграмах.

— Какая-то она у вас. Чересчур настоящая, — мрачно отозвался Кирилл, — аж мороз по коже. Готично слишком.

Максим вдруг расхохотался, хлопая себя по коленям. С кончика сигареты посыпались искры.

— Ты! Да тебе Пашка таки сунул этого хлебова! Ну, колись, чего навидался, пока народ жареху ел и квасом закусывал?

И на удивление гостя пояснил, досмеиваясь:

— Он как приедет, таскается за грибами, на дальнее болото. Батя сто раз грозился ему спину располосовать. Не станет, конечно, взрослый же парень. Но бати боится, прячет. Сам иногда всосет пару глотков, если дома никого. А тут решил тебя повеселить.

Кирилл неуверенно заулыбался. Как все просто, если знать, что на самом деле случилось. Не было ничего, а только Пашка паршивец, подставил его. А вдруг я болтал что дурацкое, обеспокоился было, но переживать не стал, такое испытывал облегчение. Максим встал, возвышаясь над ним высоченной башней — красивый, длинноногий, широкоплечий.

— А ты чего не женишься? — спросил Кирилл, задирая голову.

— Настоящего анбыги рожает женщина племени. Когда Олька родит, тогда и мне можно жениться. На нашей. Вот Пашка приведет себе из мира. Чтоб кровь не портилась. Опять тебе смешно? Зря. Наш народ очень древний, всех пережил и всех переживет. Потому что мы все делаем правильно, как надо.

И уже уходя в распахнутые двери, снова рассердился на брата: