Андерманир штук

Волкодав извивался на прищемленной столом веревке и брызгал слюной на противоположную сторону стола.

Аритмия мерцала, как северное сияние.

– Ску…ша…ла? – прерывающимся голосом спросил собаку человек, венец творенья, и без страха вошел в полутемный кабинет.

Там – в напоминающем электрический стул узком металлическом кресле – похожие Владлен Семенович и в других кабинетах видел, – сидел человек… молодой человек с красными, стеклянными какими-то глазами. Молодого этого человека Владлен Семенович никогда прежде не видел. Он был в наушниках. От головы, рук и босых ступней тянулось к мигающему щиту на стене несколько проволочек, прикрепленных к коже чем-то наподобие разноцветного лейкопластыря и уходящих противоположными концами в отверстия тех же цветов на щите. В середине щита размещался темный экран, по которому одиноко блуждала светлая точка: видимо, это она и пищала от одиночества.

Владлена Семеновича передернуло: ему показалось, что молодой человек мертв.

Собака выла в коридоре.

Владлен Семенович осторожно приблизился к креслу, каждую секунду ожидая худого, и с минуту постоял около. Худого не произошло – и вообще ничего не произошло, только светлая точка на экране продолжала пищать от одиночества. Дыхания сидевшего слышно не было, но, судя по тому, что грудь его едва заметно поднималась и опускалась, он дышал. Готовый ко всему, Владлен Семенович протянул ладонь к руке молодого человека и коснулся ее пальцами. Рука была прохладной, но, слава Богу, не ледяной.

Сердце Владлена Семеновича прекратило мерцать: вмиг. И перестало даже ощущаться… вообще.

Он счел необходимым тихонько кашлянуть, привлекая к себе внимание. Кашель привлек внимание только пса в коридоре, ответившего Владлену Семеновичу рычанием.

– Я прошу прощения… – осмелился обратиться к сидевшему Владлен Семенович и посмотрел на часы: стрелки слились на цифре три.

– Да ты что, Владлен Семенович… совсем уже одурел на старости лет? – воззвал из-за пазухи Спас в Силах. – Чего ты тут кашляешь да извиняешься!

На ощупь лейкопластырь оказался металлом – видимо, посаженным на клей, но оторвать металлические пластинки от кожи было совсем легко: светлая точка скользнула сверху вниз по экрану и исчезла. Писк прекратился, а собака в коридоре примолкла. Владлен Семенович, не отрываясь, смотрел на молодого человека – тот не двигался.

И, сняв с него наушники, взвалил Владлен Семенович его на плечи богатырские, и поволок по коридору безжизненное совсем тело, и аритмия давно не мерцала уже – и вспомнился ему Игнатьич… мы не местные, мы небесные! Стал перед глазами зимний лес, и глубокий снег, и снаряды, и пули, и солдаты… И не было больше видно, где земля, где небо, где право, где лево, где свои, где чужие – и, глядя прямо перед собой, рядовой Владлен Семенович Потапов шел куда глаза глядели и помнил только одно: остановка – смерть.

Владлен Семенович втащил тело в свою квартиру и, опустив на диван, начал тормошить его так, слово и не человек это был, а кукла тряпичная, да не отвечал Владлену Семеновичу ни один мускул, мышца ни единая… И красные стеклянные глаза не двигались.

– А вот мы тогда…

Где-то тут, возле холодильника водка у него оставалась с праздника – полбутылки почти, «Бруньки» или как их там… хорошая водка.

Он лил водку на почти бесцветные губы, пока они не дрогнули, не скривились. Взгляд очнулся, нашел в пространстве Владлена Семеновича, глаза на секунду закрылись, потом открылись опять.

– Вы кто?

– Потапов я… сторож. А сам-то ты кто будешь?

И слышит:

– Кто буду? Никто… не буду. Я лев.

О Господи… Ах, ну да, имя же просто такое: Лев.

– Убить тебя, по-моему, там хотели… в институте. А нет – так вред тебе причинить какой, – против воли сказал Владлен Семенович и замер: может, это и есть оно – то, для чего в квартире напротив все затеяно? Конечная цель…

57. ГАРМОНИЯ БОЖЕСТВЕННОГО ЦЕЛОГО

Он, понятно, вернул все на прежнее место. И стол, и собаку, которая, даже не рыкнув ни разу, сама поднялась и ушла в пустой кабинет, дав себя там запереть.

Утром, в положенное, значит, время, Владлен Семенович ключи пошел сдавать – все поджилки тряслись, – но ни о чем его не спросили. Лотта Ввеймаре ключи приняла, улыбнулась – и опять в книжку: переставать беспокоиться и начинать жить. Он даже нарочно минуты две около нее просто так, праздно постоял: может, поинтересуется чем… – ни слова, ни полслова.

И – тяжело, смутно, темно было на душе у героя. У грозного ангела Спаса в Силах – грозного ангела, которым он воображал себя до утра.

Да потом перестал: как рукой сняло.

– Человек я религиозный, – сказал себе (себе ли?) вслух коммунист Владлен Семенович Потапов, вернувшись в свою квартиру и заперев дверь изнутри. – А потому допустить истребления не могу.

Парня, конечно, жалко, но и полсотни душ в институте не пустяк.

Большинство важней меньшинства.

Один в поле не воин.

А проговорили они со Львом долго – до утра почти.