Андерсен

Единственный Йонас, какого я знал, был хозяином пивной. Когда-то он был борцом, преимущественно ярмарочным, и всегда носил спортивные майки без рукавов, потому что могучие бицепсы разрывали ему рукава рубашек. На одном бицепсе у него была татуировка – кит, разумеется, кто же ещё? – и когда он напрягал свои мускулы, казалось, что кит шевелит хвостом. Однажды вечером он упал, наливая пиво в кружку – апоплексический удар или что-то вроде того. Рухнул как поваленное дерево.

Йонас.

На уроках у Лэммле мы всегда озорничали, но эта история почему-то застряла у меня в мозгах: он шёл в Ниневию. Где уж там эта Ниневия находилась. Он, пожалуй, и сам не знал. Понятия не имел, на какой берег его выплюнет кит.

Так что имя совсем не случайное.

И всё-таки. Это непорядок, что имя человеку назначают другие люди. И ты не можешь против этого возразить. Следовало бы выбирать себе имя самому, лет в двенадцать или шестнадцать. Может, по тому человеку, на которого хочешь походить.

Как бы я назвал себя сам? Уж точно не Йонас. Библейские имена всегда несут на себе какую-то слабину.

Андерсена зовут Дамиан. Звали Дамиан. Но то с самого начала была шутка. Человек, над которым я сам же хотел посмеяться.

Йонас.

По крайней мере, это имя плохо поддаётся уменьшительным. Я бы не перенёс называться Йонушкой, Йончиком.

Она меня родит, они запишут имя в свидетельство, и с тех пор я так и буду зваться.

Во чреве кита.

66

День начинался как обычно.

«Каку тебя дела, сокровище моё?»

«Всё в порядке».

«Тогда пока!»

Французская песня. Ещё раз и ещё раз.

Некую перемену я заметил только по ней. Уровень подъёма её чувств всегда сказывается на мне. Сообщающиеся сосуды. Удо Хергес, помнится, будучи сыном мясника, чувствовал себя обязанным к грубоватому юмору и обозначал этим выражением половой акт, о котором мы тогда мало чего знали.

Сообщающиеся сосуды.

Нечто, передавшееся и мне, ужасно испугало Хелене. Может, то были первые схватки, хотя сам я их совсем не чувствовал. Только реакцию на них. Но тем более сильно. Хотя она должна была к этому подготовиться, она среагировала на это как на гром среди ясного неба. Она не кричала, но чувствовалось это как крик.

Чуть позже мне показалось, что я и сам испытываю какое-то давление, ни в коем случае не болезненное. Но вполне могло быть и так, что это мне лишь почудилось. Всегда кажется, что чувствуешь то, что и ожидал почувствовать.

Волнение Хелене было неприятным. Как резкий шум, который нельзя выключить.

Она позвонила Арно – тем искусственно спокойным тоном, каким люди пытаются скрыть свою панику. Я знаю это из допросов. Если я правильно истолковал его ответ по её словам, он находился где-то в отъезде. Правда, у меня нет объяснения, как в таком случае он мог отвечать ей по телефону.

«Столько я не смогу ждать», – сказала она несколько раз. Голос её уже давно не был спокойным.

Потом за ней приехала Макс. Хотя она всего лишь студентка, но уже, кажется, имеет собственный автомобиль. «Я остановилась под знаком «остановка запрещена», – сказала она – но ты ведь экстренный случай».

Дополнительную суету создала сумка, которая в итоге нашлась не там, где должна была находиться. Я имею дело с людьми, которые плохо организованы.

Кажется, Макс ещё совсем неопытный водитель. Хелене несколько раз призывала её к большей осторожности. «Нам некуда торопиться, – сказала она. – Между схватками пока больше десяти минут».

Я всё ещё ничего не чувствовал. Ничего определённого.

Пока не случилось это.

67

Я девять месяцев плавал, зависал в этой жидкости приятной температуры и привык к ней больше, чем осознавал. Я даже глотал её, не чувствуя никакого определённого вкуса. Мой рассудок знал, что это состояние не будет длиться бесконечно, но мой организм не хотел в это верить.

Мой организм испугался больше, чем я сам. Если такое возможно.

Никакого предвестия этому не было. Такого, чтобы я заметил. Но вдруг в какой-то момент оказалось, что воды больше нет. Плодный пузырь вяло повис на мне. Запер меня. Как палатка, сдутая ветром.

Плодный пузырь. Какое смешное слово. Как будто яблоко или груша могут мочиться.

Хелене вскрикнула, закричала на Макс. Как будто то, что сейчас случилось, произошло по ошибке Макс.

А что случило сь?

Я не привык чувствовать мир вокруг меня так отчётливо. Всякий раз, когда Хелене меняла положение, это чувствовалось так, будто кто-то тряс парусину палатки, в которой я запутался. К этому добавилось её волнение, которое болезненно передавалось мне. Иод на открытую рану.

Я в опасности?

«Езжай скорее! – кричит Хелене. – Почему ты не едешь быстрее?»

И вот она лежит на спине, но я всё равно чувствую каждое её движение. Её несут или везут. «Арно, – скулит она. – Пусть приедет Арно».

Ей отвечает успокаивающий голос. Я не могу понять, что он говорит. Он говорит с иностранным акцентом.

«Арно», – то и дело повторяет Хелене.

Это звучит как заклинание.

Теперь она молчит. Ей сделали укол или дали какое-то лекарство. У меня это средство вызвало приятную беззаботность. Розовенькое такое лекарство.