Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

Андерсен страдал все больше и больше. В Слагельсе у него были товарищи, прогулки и веселые поездки в Соре. Здесь же ни одного знакомого. Гулять ему не позволяли. Когда кончались занятия, он сидел в четырех стенах. Товарищи не смели к нему ходить, боясь строгого директора. Однако на праздники его отпускали из школы. В такие дни он ездил в Копенгаген и останавливался там обыкновенно у адмирала Вульфа, в семье которого его принимали всегда как родного. Эти поездки казались ему чем-то сказочным, до такой степени унылая школьная жизнь не походила на жизнь в Копенгагене. Здесь был у Андерсена обширный круг знакомых. Если он и страдал иногда от сознания своей неловкости и плохого костюма, то это искупалось с лихвою интересными разговорами и обществом таких людей, как поэт Эленшлегер, которого он боготворил. Над Андерсеном нередко смеялись за его угловатые манеры, провинциальное произношение и излишнюю откровенность. Вообще он-таки немало терпел в копенгагенском «свете» из-за своей бедности и низкого происхождения. Следы перенесенных юношей, жившим всегда более или менее на чужой счет, уколов самолюбия и горечи зависимого положения можно видеть во многих его произведениях. Но в общем поездки в Копенгаген были для него истинным счастьем, и он всю жизнь вспоминал о них с благодарным чувством.

Никогда не дремавшая фантазия, которую парализовали в школе насмешками и которую Андерсен сам старался держать на привязи, все же иногда прорывалась наружу. Во время своего пребывания в Слагельсе и Хельсингёре он написал-таки несколько стихотворений. Два из них – «Душа» и «К моей матери» – вошли впоследствии в собрание его сочинений. Другие два – «Новогодняя ночь» и «Умирающее дитя», единственные, написанные в Хельсингёре, – он читал в Копенгагене. Многим они понравились, но большинство старалось ему внушить, чтобы он не зазнавался и не мнил себя поэтом. Одна дама выразила это в такой форме: «Ради Бога, не воображайте себя поэтом оттого только, что вы написали несколько стихотворений. Ведь это сделается у вас idée fixe. Ну что бы было, если бы я вообразила, что я бразильская королева!»

Грех сказать, что Андерсена поощряли в дни его юности. Редко, редко доставалось ему услышать слово сочувствия. В своей автобиографии он уверяет, что в то время не считал себя поэтом, но мы думаем иначе. Без сомнения, Андерсен чувствовал в себе присутствие таланта, но, как все истинные художники, часто сомневался в своих силах.

Один из немногих ободрявших Андерсена своим хорошим отношением был Эленшлегер, который считался в то время первым датским поэтом, так что малейшее внимание с его стороны принимали за великую честь. На каком-то вечере в ярко освещенном салоне Андерсен чувствовал себя настолько неловко в своем плохом сюртуке, что спрятался за длинные занавеси. Проходя мимо него, Эленшлегер остановился и дружески пожал ему руку. Андерсен был совершенно счастлив. Он никак не ожидал такого внимания со стороны знаменитого поэта. Вообще он вращался в то время в очень блестящем интеллигентном кругу, где постоянно встречался с выдающимися литераторами, учеными и музыкантами.

После одной из поездок в Копенгаген, оставившей в его уме впечатление сказочного сна, Андерсен вернулся в Хельсингёр. Там ждала его большая неприятность. Директор узнал, что он читал в Копенгагене свое стихотворение «Умирающее дитя», и с самым суровым видом потребовал, чтоб оно было ему показано, причем благосклонно заметил, что если найдет в нем хоть искру поэзии, то простит своему дерзкому ученику его страшный проступок.

Андерсен дрожа подал стихи. Директор прочел их, осмеял и объявил, что они бессмысленны и сентиментальны. Потом сделал строгий выговор бедному поэту.

Тяжелый гнет, который он испытывал вследствие отношения к нему директора, был замечен другими учителями. Один из них написал об этом Коллину, прося как-нибудь изменить положение бедного юноши. Коллин сейчас же решил, что Андерсену нужно выйти из заведения, вернуться в Копенгаген и там частным образом готовиться к университетскому экзамену. Такое решение очень огорчило директора. Этот странный человек, по-видимому, искренно жалел, что ему приходится расставаться со своим талантливым учеником. Тем не менее он остался верен себе и при прощании сказал Андерсену, что ему никогда не быть студентом, а стихи его, если их напечатают, пойдут на макулатуру. Можно себе представить, какое впечатление произвели на юношу эти жестокие слова. Много лет спустя, когда вышел в свет первый роман Андерсена «Импровизатор», имевший большой успех, его бывший директор встретился с ним в Копенгагене и, дружески протянув ему руку, сказал, что он в нем ошибался и неверно о нем судил.