Андерсен

«Мы остановимся пока на стране чудес. В стране этой много-много лет назад, когда еще никому и не снилась ни авторская деятельность, ни „Три дня из жизни игрока“, жил-был старый седой король. Он слепо верил в свет и людей и не мог даже представить себе, чтобы кто-нибудь когда-нибудь лгал. Ложь казалась ему чем-то несуществующим, фантастическим. Вот он раз возьми да и объяви в совете, что отдаст дочь и за нею полцарства в приданое тому, кто скажет ему нечто, прямо невероятное. Все подданные преусердно принялись учиться лгать и лгали один лучше другого, но добряк-король всякую ложь принимал за правду. Под конец король даже затосковал, плакал, утирал глаза своей королевской мантией и вздыхал: „Ах, да неужто ж мне никогда никому не доведется сказать: врешь!“ Дни шли за днями, и в одно прекрасное утро приходит красивый молодой принц. Он был влюблен в принцессу, и она отвечала ему взаимностью. Целых девять лет изощрялся он во лжи и теперь надеялся добиться невесты и полцарства. Он попросился у короля в огородники. „Хорошо, сын мой!“ — сказал король и повел его в огород. В огороде росло видимо-невидимо капусты: кочаны были сочные, огромные, но принц скорчил гримасу и спросил: „Это что?“ — „Капуста, сын мой!“ — ответил король. „Капуста? В матушкином огороде растет капуста такая, что под каждым листом уместится целый полк солдат“. — „Возможно! — сказал король. — Природа так могуча и каких-каких только не производит плодов!“ — „Ну, так я не хочу быть огородником! — сказал принц. — Возьмите меня лучше в овинные старосты“. — „Хорошо, а вот и овин мой. Видал такие большие?“ — „Такие? Поглядел бы ты, какой овин у моей матери! Представь себе, когда его строили и плотник работал топором на крыше, топор как-то сорвался с топорища и полетел на землю, но, пока летел, ласточка успела свить в отверстии обуха гнездо, положить яйца и вывести птенцов! Да ты, пожалуй, скажешь, что я вру?“ — „Зачем? Нет! Искусству человеческому нет пределов! Почему же бы и твоей матери не построить себе такого овина?“

Так и пошло; принц не добился ни царства, ни прелестной принцессы; и она, и он зачахли с горя; король ведь поклялся: „Руку моей дочери получит лишь тот, кто солжет мне!“ Но увы! Его доброе сердце не хотело верить в ложь. Наконец он умер, но не нашел покоя даже в своей мраморной гробнице и, говорят, до сих пор еще бродит по земле, томимый все тем же желанием.

Только что я досказал себе эту сказку, как в дверь моей комнаты постучали. Я крикнул: „Войдите!“ — и представьте мое удивление! Вошел старый король в короне, со скипетром в руках! „Я слышал, как ты вспоминал историю моей жизни, — сказал он, — и это заставило меня явиться к тебе. Не услышу ли я от тебя какой-нибудь лжи? Тогда бы я успокоился!“ Придя в себя, я стал объяснять ему, что именно побудило меня рассказывать самому себе историю его жизни, и упомянул о „Трех днях из жизни игрока“. „Расскажи и мне эту пьесу! — сказал он. — Я охотник до страшных историй. Мне ведь самому на старости лет довелось стать страшилищем!“ Я начал рассказывать ему всю пьесу, сцену за сценой, и нарисовал полную картину изображенной в ней человеческой жизни. Тут лицо короля прояснилось, он схватил меня за руку и восторженно воскликнул: „Вот это ложь, сын мой! Ничего такого на свете не бывает! Теперь я спасен!“ И он исчез»^[112].