Андреевский кавалер

Когда Яков Ильич возвратился в комнатку, бутылка была почти пуста, однако незаметно было, чтобы гость опьянел. Яков Ильич с завистью подумал, что, хотя они и ровесники, Карнаков еще молодец, а он совсем развалина: кроме желудка стала побаливать печень, и самое обидное – он почти в рот не берет, а по утрам в правом боку ноет, тянет. Вот он старается, добро наживает, дело разворачивает, а может быть, жить-то всего с гулькин нос осталось? Сыновья – как чужие. Ленька, тот еще сохранил в себе хозяйственную жилку, а Семену вроде бы ничего и не надо. И с Варварой у них начались ссоры после того, как он пошел работать на базу. До поздней ночи доносятся через перегородку их раздраженные голоса.

– Коньячок у тебя добрый, Яков Ильич, – наконец помягчел гость. – Ты уж его побереги для ценителей, а наши друзья – они привыкли к эрзацам… Не знаешь, что это такое? Разве их шнапс можно сравнить с водкой?

– Офицеры, те еще разбираются, а солдаты пьют, что дашь…

– Водичку-то им в водку не подбавляешь? – усмехнулся Карнаков.

– «Московская» скоро кончится, что на стол подавать? – сокрушенно заметил Супронович.

– А ты наладь самогонный аппарат и гони из картошки и зерна, – посоветовал Ростислав Евгеньевич. – Сам говоришь, в водке они ни уха ни рыла.

Яков Ильич понимал, что не водка и не его дела сейчас волнуют Карнакова, но сам начинать опасный разговор не захотел. В том, что про измену своей жены Карнаков уже знал, Яков Ильич и минуты не сомневался. Как только увидел его лицо – так и понял. Наверное, потому и прикатил в Андреевку. И не домой скорее, а к нему, Супроновичу, первым делом пожаловал.

– Пошли кого-нибудь за Ленькой, – распорядился Ростислав Евгеньевич.

И тогда Яков Ильич смекнул, что Леньке достанется на орехи! Ленька должен был присмотреть за Волоковой-Шмелевой…

– … И коньяка еще бутылку.

Пока Яков Ильич ходил в подвал за коньяком, Ленька сам заявился. Услышав за дверью громкий, гневный голос Карнакова, Супронович поставил бутылку в закуток, а сам спустился вниз, где в казино ужинал шофер. Понемногу здесь собирались солдаты, унтер-офицеры, занимали столики.

Вильгельм ел отбивную из свинины и запивал пивом. Яков Ильич знаками ему показал, что ночевать будет на втором этаже – так, мол, распорядился Карнаков. Немец облизал жирные пальцы, улыбнулся и на ломаном русском языке ответил:

– А там будет фрау? – И руками показал, какую бы он хотел иметь «фрау».

Нинка Корнилова никак не подходила под этот размер. Где он им найдет «фрау»? Пригласить в казино Яков Ильич намеревался не Корнилову, а пышнотелую вдову бывшего начальника станции Евдокию Веревкину, но Леонид отсоветовал: она каждую субботу топит на огороде Абросимова баню самому Бергеру, так что Дуня теперь важная птица…

Когда же Супронович вернулся в маленькую комнату, Леонид и Карнаков мирно чокались рюмками. Яков Ильич поставил на стол сразу запотевшую бутылку.

– Коньяк в холоде держать не следует, – наставительно заметил Ростислав Евгеньевич, разглядывая этикетку. – Это тебе не водка.

– Батя, выдь? – попросил сын.

Яков Ильич потоптался у стола: как-то унизительно было чувствовать себя лишним, но Карнаков тоже не стал его задерживать. Вздохнув, Супронович вышел, однако дверь притворил неплотно. И встал у щели.

– Как же ты, сукин сын, допустил это? – укорил Леньку Карнаков. – Сказал бы Бергеру…

– Чтобы Ганс мне шею свернул? – оправдывался Леонид. – Он два метра ростом, силен, как буйвол…

– Ах, Шурка, Шурка! – скрипнул зубами Карнаков. – А впрочем, все они суки… Под Тверью у меня была одна… Куда Шурке до нее… Что ноги, фигура! Афродита!

– Потому вы и не спешили в Андреевку? – ввернул Леонид.

– Надо было ее тогда взорвать ко всем чертям! – сказал Карнаков.

– Мы пленных отбираем на базу, – заговорил Леонид. – Там они подземные склады строят, чуть выдохнутся – в расход! Этого добра тут навалом.

– Я смотрю, тебе должность по душе?

– Я на жизнь не жалуюсь. А у вас-то какой чин теперь, Григорий Борисович? – полюбопытствовал Леонид.

– Чин-то большой, Леня, – ответил тот. – И денег в банке за границей достаточно… А вот тут… (Яков Ильич не видел, но понял, что Ростислав Евгеньевич постучал себя по груди) неспокойно… Пристрелить ее, суку? Или кнутом у комендатуры отстегать?

– Если разобраться, так она тут ни при чем, – помолчав, заговорил Леонид. – Ганс нахрапом влез к ней в дом. Попробуй с таким верзилой повоюй!

– Ну кто она мне, Шурка-то? – продолжал Карнаков. – В общем-то пройденный этап. И брак наш недействительный… Был Григорий Борисович Шмелев и весь вышел… Не возьму же я Александру Волокову в Париж или Палермо? Смешно…

– Она и не поедет, – ввернул Леонид. – Руками и ногами держится за свой дом, корову… Что ей Европа? Андреевка – вот и вся ее Европа.

– А мы с тобой, думаешь, нужны Европе? Побегут немцы из России, и мы за ними вприпрыжку… – хрипло рассмеялся Карнаков. – А вдруг не возьмут?

– Немцы побегут из России? – удивился Леонид.

– В нашей жизни все, Леня, может быть. Умный человек должен быть готовым к самому худшему.

– К нам-то надолго, Григорий Борисович?