Андреевский кавалер

Оставшись один под яблоней, он задумчиво смотрел на длинную узкую тучу, медленно наползающую из-за леса. Ветер принес запах смолы и хвои. К старику подошла кошка и стала ластиться у ног. Он рассеянно гладил ее по пушистой выгнувшейся спине. Негромкое мурлыкание вызвало в памяти предвоенные мирные дни, когда он со своей многочисленной семьей во главе длинного стола сидел в саду своего собственного дома и пил из блюдца чай. Эх, война, разметала всех…

– Отец, – окрикнула с крыльца Ефимья Андреевна, – куды ты внуков послал?

– На кудыкину гору, – буркнул он. – Тебе-то чего?

– Страшно мне чегой-то, Андрей, – глухо произнесла жена. – Чует мое сердце, скоро быть большой беде в нашем доме!

– Ты такая, накаркаешь! – усмехнулся он.

– Лихо никто не кличет, оно само явится, – пригорюнилась Ефимья Андреевна. – Знаю ведь, батька, сам по краю ходишь… Пожалей хоть внуков.

– Жизнь дана, мать, на смелые дела, – задумчиво произнес Андрей Иванович.

К вечеру приплелся Михалев. Один рукав мундира держался на ниточке, под глазом светил здоровенный фингал, нижняя губа отвисла треугольником, как у верблюда.

– Откуда ты взялся, такой красавец? – весело встретил его Абросимов. Он уже знал о том, что произошло у деревянного моста, но попросил полицая все рассказать подробно.

… Пленный командир в побелевшей на лопатках гимнастерке без ремня подмигнул Михалеву и показал на автомат: мол, сними с предохранителя… Хотя и худущий и кадык выпирает на шее, но чувствовалась в нем сила, иначе бы Бергер не отобрал его для земляных работ на базе. И остальные не заморыши. Кроме Михалева пленных сопровождали в Кленово не двое солдат, как говорил Абросимов, а трое – к ним примкнул верзила фельдфебель… Не доходя моста, командир вырвал автомат у Николая и полоснул из него по солдатам. Фельдфебель отскочил в сторону и, пригнувшись, дал очередь из автомата. Кажется, двоих наповал, но тут на него набросились остальные пленные, вырвали оружие и буквально растоптали на булыжной мостовой. Собирались и его, Николая, трахнуть по башке камнем, но командир не дал. Один пленный все же успел от души залепить в глаз. И обозвал последними словами…

– А кто же тебе губу подправил? – спросил Абросимов. Уж очень Михалев был смешной с треугольной губой и подбитым глазом.

– Знамо кто, – пробурчал Николай. – Самолично гауп Бергер… Еще, зараза, кожаную перчатку натянул себе на ручку! А потом только вдарил…

– Он у нас аккуратист, грёб его шлёп! – засмеялся Абросимов. – Не хочет арийские ручки пачкать о наши русские рожи…

– Не расстреляют меня, Андрей Иванович? – униженно заглянул старику в глаза Михалев. – Я Бергеру сказал, что это я одного… нашего застрелил.

– Может, тебе еще и медаль повесит, – хмыкнул Андрей Иванович. – Куда ушли пленные?

– Ты же велел мне лежать носом в землю…

– Что ж ты, мать твою, так и лежал, пока немцы не объявились? – удивился Абросимов.

– Притворился, что без сознания, – впервые улыбнулся Николай, отчего правый глаз совсем закрылся.

– Иди, красавчик, к своей жене, пусть она тебе свинцовую примочку поставит…

Но Михалев не уходил, нерешительно топтался перед высоченным Абросимовым.

– Дай ты мне, Андрей Иваныч, ременные вожжи али уздечку сыромятной кожи, – не поднимая на него глаз, попросил он.

– Гляди ты, грёб твою шлёп, – удивился старик. – Никак и вправду надумал свою толстомясую поучить?..

4

Сидя на корточках и глядя из-за орехового куста на девушку, пригорюнившуюся на камне возле небольшого лесного ручья, Иван Васильевич мучительно вспоминал фамилию художника, написавшего знаменитую картину «Аленушка». Он до войны видел ее в Русском музее. Можно было подумать, что живописец работал здесь – несчастная Аленушка из сказки так навеки и осталась в чащобе у лесного ручья. Прозрачный ручей во мху чуть слышно звенел, белые отмытые камни в нем светились, толстые сосны и ели близко подступили к берегу, изогнувшиеся ивы макали свои ветви в серебристую воду, бесшумно порхали средь кувшинок синие стрекозы. Поза девушки была невообразимо печальной, русоволосая голова склонена набок, голубые глаза бездумно смотрели на воду.

«Васнецов! – вспомнил художника Иван Васильевич. – А был я в музее с Вадиком…»

Они долго стояли перед этой картиной. В «Богатырях» Васнецова сын узнал своего дедушку – Андрея Ивановича Абросимова. Тыкал пальцем в Добрыню Никитича и громко утверждал, что он вылитый дедушка. В другой картине отыскал мужика в лаптях, который напомнил ему Тимаша… Фантазии у мальчика хоть отбавляй!

При воспоминании о сыне тоскливо сжалось сердце: как он там, в оккупированной Андреевке? Только узнай немцы, что дядя его и дед связаны с партизанами, конец мальчишке. Покидая партизан, Иван Васильевич наказывал Дмитрию Андреевичу: чуть что – немедленно взять Павла и Вадима в отряд и при первой возможности переправить в тыл, а там он, Кузнецов, о них позаботится.