Андреевский кавалер

– Стар я без толку брехать, – ничуть не обидевшись, сказал Тимаш. – Как самолетики налетели, ну я и схоронился в башне, думаю, столько лет стоит, родимая, и ничего ей не деется, выстоит и энту кутерьму… Сам видел, как комендант, Ленька Супронович и Михеев в легковушку заскочили, чисто зайцы какие… И запылили что духу в Климово.

– Это ты, дед, виселицу сколачивал, – ввернул подошедший Семен Супронович.

– Попробуй откажись! – сказал Тимаш. – С басурманами рази поспоришь?

– А-андрей, родны-ый! – резанул в уши истошный вопль: Ефимья Андреевна сидела в ногах мужа и раскачивалась из стороны в сторону, – Как же я без тебя-я, Андрей Иваны-ыч?!.

Сухие глаза не отрываясь смотрели в мертвое лицо, маленькая рука гладила растрепанные волосы.

– Командир, надо уходить, – тронул за плечо Абросимова начальник штаба старший лейтенант Григорий Егоров.

Самолеты улетели, все глуше и реже громыхало на базе, лишь багровое свечение разрасталось и разрасталось над бором. В этом жарком отблеске, казалось, расплавился тощий месяц, сгорели редкие облака.

– Мать здесь нельзя оставлять, – разжал губы Дмитрий Андреевич. – Ведь всех разыскали, сволочи!

– Не подоспей вы, и Варвару с детишками, и твою мать, Ефимью, усех бы порешили завтрева, – сказал Тимаш. – Мне велели за клубом яму копать.

– Ты, я гляжу, тут за могильщика… – неприязненно покосился на него Абросимов.

– Возьмем их с собой. С первой же оказией переправим женщин и детей к нашим в тыл, – сказал Иван Васильевич.

– Всем надо уходить из этих мест, – сказал Дмитрий Андреевич. – Теперь каратели вконец озвереют.

– Дмитрий, что я тебе скажу, – понизив голос и осмотревшись кругом, проговорил Тимаш. – Я вот энтим сапожным ножичком хотел перерезать веревку на руках Андрея Ивановича, когда он с помоста шастнул в народ, царствие ему небесное, жил громко и помер звонко… Говаривал покойничек-то: «Бояться смерти – на свете не жить!» Ничего не боялся Андрей Иванович – ни бога, ни дьявола, упокой, господи, его душу! Так вот я и говорю: веревки хотел перерезать и топорик для него в сосне оставил… Дык вот не вышло. Кинулись фрицы на него, как муравьи на жука…

– Врешь ты все, дед! – посмотрел на него командир. – И охота тебе изгороду городить!

– Истинный крест! – закрестился Тимаш. – Чтоб мне в аду гореть на медленном огне! Я ведь знал, что батюшка твой по своему почину голову в петлю не сунет. Я сначала и перекладину к столбам приладил жиденькую, чтобы, значит, она переломилась, да Ленька, собака, заставил приколотить здоровенную.

– Я не тронусь, пока отца не похороните, – подошла к ним Ефимья Андреевна. Черные волосы выбились из-под платка, глаза провалились.

– Мама, они скоро вернутся, – сказал Дмитрий Андреевич. – Пойдешь с Варварой и ребятами в лес, к нам в лагерь.

– А он тута будет на земле валяться? – сердито взглянула на сына мать. – Я сама его похороню…

– Ты не сумлевайся, Ефимья, – торопливо заговорил Тимаш, – схороню по христианскому обычаю геройского человека и мово закадычного друга Андрея Иваныча на полигоне под горбатой сосной и сверху то место пушечным колесом привалю – ни одна живая душа не сообразит, что тута лежит «андреевский кавалер». А придут наши – похороним с почестями, как полагается.

Пустыми окнами смотрел на дорогу дом Абросимовых, на огороде посверкивали выбитые стекла. Тимаш запихал в карман старого пиджака оброненный кем-то парабеллум и зашагал к своему дому, стараясь держаться тени от забора. Когда он поравнялся с домом Супроновича, услышал кашель, потом знакомый голос спросил:

– Лошадь-то мою отдал этим разбойникам?

– Побойся бога, Яков Лукич! – остановился старик. – Они меня и не спросили – погрузили своих раненых и повезли.

– Значит, сынок покойного Андрея Ивановича объявился? – сказал Супронович. Он сидел на пустом ящике из-под вина, рядом с входом в казино. – А мой Ленька с Бергером удрали?

– Как увидели партизан, так и нарезали… То есть отступили, Яков Лукич.

– Возьми лопату в сарае и похорони убиенных…

– Повешенных, Яков Лукич, – со вздохом поправил Тимаш.

– И не бойся, я никому не скажу… Не крещеный я, что ли?

Послышался далекий паровозный гудок, со стороны Шлемова прибывал в Андреевку эшелон. Тимаш прислонился к покосившейся калитке дома Супроновича и стал смотреть на темный бор. Сначала он увидел над деревьями чуть приметные вспышки искр из паровозной трубы, затем в приближающийся железный грохот ворвался не очень громкий взрыв, полыхнуло красное пламя, и на Андреевку обрушился мощный железный гул: паровоз сошел с рельсов. От нового взрыва осветился бор по обе стороны развороченного пути.

Еще через несколько минут новый мощный взрыв потряс землю – на этот раз гул и грохот пришли со стороны базы. В свете полыхнувшего зарева казалось, что водонапорная башня покачнулась. Тимаш невольно зажмурил глаза, дожидаясь, что она рухнет…

Но башня стояла на месте.

5