Андреевский кавалер

– Мои мальцы и ногой туда не посмеют, – насупился Яков Ильич. – Чего доброго, настроят их против батьки. Я ведь у них тут как бельмо на глазу, так и норовят укусить, сволочи! А закрой я заведение, – пожрать ведь людям негде будет. Я уж не говорю о развлечениях… Не видят, молокососы, дальше своего носа! Молодежь вечером валом валит ко мне. Я попотчую выпивкой-закуской, бильярд, карты, граммофон. А у самих-то что? Глотки дерут на собраниях да в клубе митингуют…

– И все-таки, Яков Ильич, не препятствуй сынам вступать в комсомол, – посоветовал Шмелев.

– Да они и сами не хотят! – заявил Супронович и повернул голову к двери: – Семен! Ленька!

В комнату вошли двое рослых парней.

– Чего бы вам, мальцы, не записаться в этот… комсомол? – сказал Супронович.

– Ты что, батя? – вытаращился на него Семен. – Мы еще не сбрендили…

Яков Ильич бросил взгляд на гостя: мол, что я говорил?

– А зовут вас в комсомол? – поинтересовался Григорий Борисович.

– Они нас ненавидят, – выдавил из себя младший, Леня.

– Митька Абросимов в клубе что-то толковал мне насчет комсомола, – припомнил Семен. – Только я его подальше послал…

– Не любите, значит, комсомол? – насмешливо посмотрел на них Шмелев.

– У них там на собраниях скукота, – почти повторил слова отца Семен. – Болтают о мировой революции, попа ругают, на нас зуб точат.

– А мы кое-кому из них холку намыливаем, – ввернул Леня.

– Зря враждуете с комсомолом, – спокойно заметил Григорий Борисович. – Против силы не попрешь. Сомнут вас… – Он с удовольствием оглядел высоких плечистых парней. – Хотя вы и не из слабаков.

– Это мы еще посмотрим, – проговорил Семен.

– Двоих мы разок спустили отсюда с лестницы, – ухмыльнулся Леня. – Так и закувыркались!

– А если придут пятеро? – спросил Шмелев.

– Справимся, – шевельнул плечом Семен.

– Десять? Двадцать?

– У нас столько и нету, – сказал Леня.

– Будет, – продолжал Григорий Борисович. – И воевать в открытую с ними – бессмысленная трата времени. У вас водка и крепкие кулаки, а у них – идея, одержимость… Вон что в газетах пишут: комсомольцы строят города, восстанавливают шахты, домны возводят. Батька враг – сын на него в ГПУ заявляет. Они и есть одержимые! А почему бы вам не вступить в ячейку, или – как она теперь называется – организацию, и не строить вместе со всеми социализм? Говорите, двоих спустили с лестницы? А зачем? Надо было их, наоборот, приголубить, угостить, как дорогих гостей.

– Еще чего! – не выдержал Леня и недоумевающе посмотрел на гостя. – Да у меня руки отсохнут им подавать!

– Советую вам подружиться с ними, пригласить в кабак, а придут целой компанией – вы всех хорошо встретьте.

– Этак я вылечу в трубу, – угрюмо заметил Яков Ильич. – На дармовщинку-то выпить-закусить много желающих найдется!

– Если комсомольцы и партийцы будут у вас в заведении чувствовать себя как дома, вам же лучше. А даром им подавать никто вас не заставляет. Пусть пьют-гуляют, песни поют.

– Учинят тут драку, всю посуду перебьют, – ввернул Супронович.

– Это лишнее, – заметил Шмелев. – Большие скандалы вам ни к чему, а то быстро заведение прикроют. Но держать их в узде можно! У вас ведь, Яков Ильич, есть гроссбух? Все, что напьют-нагуляют, туда записывайте. Порядок, он прежде всего. Как это говорят? Деньги счет любят!

Заартачившиеся поначалу молодые Супроновичи теперь слушали Шмелева внимательно.

– Кстати, с комсомольским билетом в кармане вы будете себя чувствовать здесь хозяевами. А то придумали: с лестницы спустим! Власть нужно уважать, ломать перед ней шапку. Да если лишний раз и в ножки поклонитесь – спина не сломается.

– Не примут они нас, – засомневался Семен. – Митька, может, для количества и записал бы в ячейку, а другие будут против.

– Нечего нам с ними заигрывать, – упрямо говорил Леонид.

– А вы не навязывайтесь, но в не задирайтесь с ними, – посоветовал Григорий Борисович. – А там видно будет. Нэп не вечен. Отменят частную собственность, закроют ваше заведение и… «Милости просим»?

– Нельзя нам туда вступать, – упрямился Леонид. – Это будет предательством по отношению к своим… не комсомольцам.

– Дайте срок – вся молодежь в комсомол вступит, – сказал Шмелев. – Куда ей еще деваться? Комсомол – первый помощник партии. С кем чаще всего советуется председатель поселкового Совета? С ним, Дмитрием Абросимовым.

– Мы вступим – глядя на нас, и другие потянутся, – сказал Семен.

– Они и без вас потянутся, – усмехнулся Григорий Борисович. – Не в лес же им идти к бандитам? Да и бандитов-то почти всех повыловили. Сколько сдались властям в Леонтьеве? Пятеро? Думаю, что это были последние.

– Помогите бабам убраться на кухне, – распорядился Яков Ильич, а когда сыновья ушли, посмотрел на гостя: – Зря ты их агитируешь, Борисыч. Не умеют они притворяться.

– Всем нам приходится притворяться, дорогой земляк, иначе не выжить, – сказал Шмелев. – И твоим сыновьям придется постичь эту хитроумную науку. А то всем нам крышка, Яков Ильич!

– Думаете, что-нибудь изменится?

– Если ничего не изменится, зачем нам жить на белом свете? – сказал Шмелев. – Тогда уж лучше пулю в лоб.