Андреевское братство

— Да вы и не отвечайте, мне и вашего вопроса достаточно. Я ведь, думаете, по какому ведомству действительный статский? По судебному, милейший, по судебному. В юности мне казалось, что я похож на Андрея Болконского, а оказалось — на Порфирия Петровича… Может, и обидно немного, да что сделаешь? Не мы решаем, за нас решают… Только вы меня не отвлекайте — ответьте, раз уж пришлось, — из каких вы краев к нам залетели?

Не помню, что за писатель, причем этого, XX века, употребил термин, великолепно подходящий к моему собеседнику: «Обоюдный старичок». Вот уж именно…

— Не понимаю, чем я вас заинтриговал, только русский я, стопроцентно.

— Этим и заинтриговали. Говорите по-русски, да не по-нашему. Не знаю, где языку учились, а за час нашего знакомства столько неизвестных мне оборотов употребили, столько раз ударения неправильно ставили и, главное — думаете не так. Очень быстро в уме переводите, не знаю, с какого языка на русский, но — «сапиенте сат». Это вы хоть поняли?

— Чего ж не понять. В латынях наслышаны.

— Изумительно! — Мне показалось, что не будь здесь покойницы, старик зааплодировал бы. — Что начитаны и наслышаны — сомнений нет, а вот какой стиль когда употреблять — не постигли еще. Поэтому совет примите от опытного человека. В образованном обществе вращаться можете почти невозбранно. А с простонародьем будьте поосторожнее. Они на такие вещи куда как чутки. Те же солдаты, которые с командирами из немцев общались, — особенно. Да кто ж вы все-таки есть? Попробую угадать. По облику — северный европеец. Для немца слишком легки и раскованны. Для англичанина — простоваты и остроумны. На француза совсем не похожи, я с ними жил, знаю. Швед, что ли, с примесью русской крови?

За интересным разговором я почти забыл не только о недавней смерти почти близкой мне женщины, но и об одуряющей боли в раненой ноге. Коньяк, наверное, помог, да и нервное возбуждение подстегивало.

— Знаете, господин генерал, все равно не угадаете, а тому, что скажу, — не поверите. Нет в вашем мире адекватно соответственной мне нации, посему предпочитаю называть себя евреем шестнадцатого колена Израилева…

Старик слегка опешил. Словно бы приняв мои слова всерьез.

— Шестнадцатого? Гм… Двенадцать знаю, тринадцатое как бы потерялось, а?..

— Потому что есть такой офицерский тост, не вашего, впрочем, времени. «Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой…» Отсюда, наверное, и пошло…

Сам тост, признаюсь, я позаимствовал у отца Григория, происхождение же его явно теряется в дали времен. Возможно, и мой собеседник мог его слышать.

— Ага. Так, значит, — кивнул генерал, делая вид, что понимает. Или и вправду понимая намного больше, чем я предполагал. Они ведь в свои первобытные времена тоже далеко не дураками были в рассуждении общей сложности жизни.

— Тогда я вот что вам скажу. Дай вам бог здоровья, конечно, но и покойницу не грех помянуть…

Он вытащил откуда-то из-под топчана темного стекла бутылку.

— Так-то мне здоровье не позволяет и дочь препятствует, а уж тут не по-христиански будет…

Я с ним выпил. Какого-то непереносимо скверного, вонючего, обжигающе крепкого пойла. Китайский самогонный «Маотай» из проса как бы даже и не изысканнее на вкус.

Но все в конце концов кончается, и эта импровизированная тризна не могла более длиться, чтобы не стать очередным фарсом.

Мне ведь еще идти и идти, как бы это ни казалось ненужным.

Я уже было встал, собираясь откланяться, но старик меня остановил.

— А вот это? — Он показал на тело Ванды. Наверняка с моей головой что-то случилось. Я будто бы забыл о ней. Смотрел и не видел. Словно думал, что вот умерла, и все, а остальное меня не касается.

— Вы уж знаете, господин-товарищ, с чем пришли, с тем и уйти извольте. Не ставьте меня в трудное положение.

Слова его, по контрасту с нашим душевным разговором, прозвучали почти бестактно.

А мне что с ней делать? Вопрос, конечно, глупый, и не этому гостеприимному старику его задавать. Он и так сделал для нас куда больше, чем можно было ожидать.

— А может быть, вы позволите ее здесь до утра оставить? Я найду машину и заберу… А сейчас куда же? Денег вот в залог оставлю…

Не понял, чего больше было в голосе и выражении лица хозяина — возмущения или презрения.

— Послушайте, любезнейший, кажется, вы переходите все мыслимые рамки. Сожалею, если дал повод. Пусть живым я не сумел от чего-то отказать, но устраивать из моего дома мертвецкую!

Нет, как здорово он выразился: «живым»! Словно не только Ванда, но и я уже не слишком живой. А вдруг?

И мне опять вспомнился Артур, который видел меня в «серой зоне». А сейчас я в какой?

— Не будем говорить о худшем, — словно бы прочел мои мысли старый судейский волк, — но вообразите, что на следующем квартале вас тоже подстрелят. И что мне прикажете делать? В саду вашу даму закапывать или в милицейский участок с заявлением бежать? Нет уж, будьте так любезны…

И снова сменил гнев на милость.