— Кирсанов слушает, — прозвучал в трубке перебиваемый треском разрядов голос.
— Кирсанов, здесь Ростокин. — Я не стал излагать ему свое возмущение тем, что меня бросили на произвол судьбы. — Меня зажали крепко, продержусь минут пять. Выручайте, мать вашу…
— Понял. Ты где?
Я ответил.
— Вот черт! Наших близко нет. Посылаю броневик. Продержись хоть минут десять… — Я слышал, как прикрыв ладонью микрофон трубки, он кричит что-то людям поблизости. — Выехали. Держись. Голову не высовывай. Позиция у тебя приличная?
— Черт знает! Если с тыла не обойдут и фугас не грохнут, вроде приличная. Две комнаты, окно на улицу одно. Патроны есть. Вот он!..
Навскидку я дал короткую очередь по мелькнувшей за окном тени. Что этим людям надо?
Шли бы себе мимо. А то ради того, чтобы убить совершенно незнакомого человека, лезут под пули и взрывы, кладут головы безо всякого личного интереса и пользы.
Я толкнул дверь, ведущую из комнаты, где находился, в следующую, возможно, имеющую выход во двор или на улицу.
Заперта. Сломать ее сил у меня больше нет. Таща за собой уже совершенно мертвую ногу, я вдоль стены добрался до окна. Мои противники (а может быть, даже и единомышленники) суетились по обеим сторонам Неглинки, перебегали через площадь, чтобы, наверное, зайти мне в тыл со стороны монастыря. И было их гораздо больше взвода.
Вот дураки… Чего им нужно? Небо ясно… Под небом места хватит всем, но беспрерывно и напрасно один воюет он — зачем?..
Сколько времени требуется, чтобы «БРДМ» доехал от Столешникова сюда? Пусть даже заведется не сразу? Квартал по переулку, крутой поворот налево с визгом покрышек на Петровку, тут же направо в Петровские линии, налево на Неглинную и…
Я выставил автомат за окно и отжал спуск. Расстрелял, водя стволом, как брандспойтом, целый магазин, вставил третий. Выпалил и его, не целясь, но распугивая нападающих. Здесь до сих пор очень боятся автоматического огня.
Четвертый и последний использовать не успел. Услышал рокот дизельного двигателя. Вот они! Броневик вывернул на Неглинную, и тут же характерным, ни на что не похожим грохотом застучал башенный тяжелый пулемет Владимирова («КПВТ»). Его 14-миллиметровая пуля свободно пробивает навылет бетонную или кирпичную стену, а также любую туземную бронетехнику вместе с экипажем. Но стреляли пулеметчики явно лишь на устрашение, поверх голов, потому что я видел оранжевые плети трассирующих очередей, летающие вдоль улицы.
Бронеавтомобиль остановился прямо под моим окном, два человека в камуфляже выскочили на брусчатку из низкой треугольной дверцы. Такие они были резкие, худые, подтянутые, а главное — непринужденные, ничего здесь не опасающиеся, что уцелевшие местные солдаты торопливо рассосались по окрестностям, как тараканы в кухне при внезапно включенном свете.
Я крикнул что-то слабым задыхающимся голосом и, упав грудью на подоконник, почувствовал, как судорожно сокращается в рвотных позывах пищевод.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПРИВИЛЕГИЯ ЖИВОГО
* * *
Глава 1
Право на смерть — привилегия живого.
К некоторым вещам невозможно привыкнуть. Даже если разумом понимаешь их объективную реальность, эмоционально все равно испытываешь растерянность и недоумение. К разряду таких явлений для меня относится и браслет-гомеостат.
Разглядывая гладкую загорелую кожу на том месте, где еще несколько часов назад присутствовала рваная, с размозженными краями, заполненная черными кровавыми сгустками рана, я старательно убеждал себя, что определенным образом возбужденный внутриатомный резонанс активизирует латентные программы регенерации тканей… В сущности, просто в сотни раз ускоряет процессы, которые и так сами собой происходят в организме… Но чем в таком случае объяснить, что естественным образом мышечная ткань не восстанавливается, на месте любой раны всегда и обязательно образуется рубец или шрам, у меня самого на теле их раньше было не меньше десятка, а здесь — смотри не смотри — никаких следов…
Одна из таких мелочей, которые способны перевернуть представления о действительности сильнее, чем явления не в пример более масштабные и величественные, вроде старта нового типа звездолета.
Прошлый раз мое чудесное спасение с помощью этого же браслета удивило меня гораздо меньше, вытесненное в подсознание бурным потоком последующих событий, а сейчас я мог размышлять спокойно, лежа в широкой и мягкой постели, никуда не спеша и разглядывая новенькую, с иголочки, ногу.
В квартире было тихо, как в подводной лодке, лежащей на грунте. Сквозь полураздвинутые шторы пробивался серый свет, глядя на который, невозможно сообразить, утро сейчас или ранний вечер.
Как бы в ответ на мои сомнения из соседней комнаты донесся густой и низкий бой часов. Досчитав до двенадцати, я убедился, что за окнами подень.