Андреевское братство

— Прогуляться вышел, — закончил я за него. — Ты же сам просил, вот я и пришел. Долг платежом красен. Можешь объяснить, что с тобой на «Призраке» случилось? Ну, тогда… Вечером мы попрощались, вы с Верой ушли к себе. В твою каюту. О чем с ней говорили, помнишь? Она зачем-то разделась… Когда я вас увидел, лежала на палубе… без всего, с халатиком в руке. Вы с ней что, этими делами тоже занимались?..

— Дай мне еще сигарету…

Я протянул ему портсигар, заодно, повинуясь давнишней журналистской привычке в меру сил соответствовать характеру и вкусам интервьюируемого, тоже взял сигарету, крутнул зубчатое колесико зажигалки. Еще раз убедился, что и для меня вкус дыма совершенно обычный, и запах тоже. Единственно — огонек тлеющего табака отливал непривычным зеленовато-фосфорным цветом.

— У меня такое впечатление, что на этом том свете все по правде. Телесно и материально. Сигарета вот. И ты… Челюсть как, не болит?

Он потрогал место удара пальцем. Пожал плечами.

— Не болит. Возможно, здесь все для каждого по-своему. У меня вот ботинок ногу начал тереть. Как только ты появился… — похоже, что предыдущего сюжета он уже совершенно не помнит.

Я повторил вопрос, что случилось с ним и Верой, когда они спустились в каюту.

— Она решила переодеться. Как это у живых принято. Вера вообще старалась вести себя, будто ничего не случилось. Ей так было легче…

— Ну да. Мы с Верой сидели в каюте, и — будто на мину яхта налетела. Жуткий удар — я потерял сознание и очнулся здесь. Ничего почти не помня. Долго бродил по лесу, вышел к деревне. Веру все искал, она единственное, что в памяти застряло. Мне без нее совсем тоскливо стало, да и она, казалось, заблудилась в лесу, меня ищет, зовет… — Он пригорюнился и развел руками. — Сейчас вот кое-что вспомнилось из прошлого — сам удивляюсь. Я ведь раньше хорошо соображал. Аллу твою спасали — у меня все получалось… А здесь голова будто соломой набита оказалась. Потом вдруг тебя увидел. Ночью где-то, на улице. Стрельба, трассы пулеметные воздух рубят, а ты на карачках ползешь, как краб полураздавленный. Тут я все и вспомнил, что перед этим было. Обрадовался. Убивают, думаю, тебя. Вот-вот, и напарник мне появится. Но ты снова исчез… Как тогда, в первый раз. Живучий ты, Игорь, однако… Не понимаю.

— Ты же сам подсказал, как мне выбраться. Значит, знал, что со мной на Земле случилось?

— Я?! — Лицо его выразило совершеннейшее удивление. — Мы с тобой не разговаривали. Я тебя увидел вот так, — он показал рукой расстояние до ближайшей стены. — Ты с каким-то автоматом вроде был. Очень на покойника похожий. И такой… неустойчивый, словно в туманном зеркале. Я тебя окликнул, подбежать хотел, за руку схватить… — Его гримаса вдруг показалась мне настолько двусмысленной, что холодок пробежал по спине.

— И все? И мы с тобой не разговаривали?

— Нет, — Артур снова пожал плечами.

Теперь уже я ничего не понимал. Потусторонний контакт у нас с ним состоялся, получается. А вот способ спасения я придумал самостоятельно? Пусть и в полубреду, но безошибочный, единственно в той ситуации верный.

— Как ты сюда попал? — вопрос Артура прозвучал теперь уже угрожающе. Вот странно, сидим два мертвеца (и я впервые с ужасом подумал, что вдруг я действительно умер наконец), разговариваем не поймешь о чем и чего-то боимся оба, хотя чего теперь в нашем положении можно бояться?

— Ха! Вот взял и пришел. Исключительно усилием воли. Посмотреть захотелось, так ли уж прекрасен твой загробный мир. Увы — разочарован.

— Пришел? Вот просто взял и пришел? А как обратно уйти — знаешь?

И я понял, что знаю. Этим знанием меня снабдили, провожая в неблизкий путь, как летчика парашютом. Сразу стало легко на сердце. А то ведь я с момента «переселения души» ощущал неявную, но неизбывную тоску, постоянную, как зубная боль. Именно такую, что, по описаниям, сопровождала в царстве Аида проникающих туда древнегреческих героев.

Даже когда держал за руку Елену. Но там я думал, что это от страха за нее.

— И меня сможешь вывести? — в голосе Артура прозвучала отчаянная, на грани истерики надежда.

Насколько же здешний Артур отличается от тех своих ипостасей, в которых я успел его узнать.

Был он нечеловечески жестоким зомби, был вполне благожелательным, хотя и заторможенным получеловеком, спокойным и расчетливым организаторм спасения Аллы, приятным, хотя и погруженным в себя спутником в океанском плавании… Сейчас же — издерганный, измученный, пытающийся бодриться, но глубоко несчастный человек.

Плохо все-таки на людей смерть действует. Даже такая необычная, как ему досталась. Вообще-то Гоголь об этом уже писал. Интересно, чисто эмпирически постиг суть проблемы или же?..