Андрей Белый

Поэма «Первое свидание», написанная в мае 1921 года и напечатанная в том же году в издании «Алконост», посвящена воспоминаниям юности: университетские годы, гостеприимный дом Михаила Сергеевича Соловьева, дружба с его сыном Сережей, концерты Сафонова, первые стихи, первая любовь. Поэма Белого, несомненно, самое очаровательное из всех его поэтических произведений. Не надо, конечно, искать в ней простоты: это качество не свойственно Белому. Он во всем сложен, многосмыслен и изыскан. Но в «Первом свидании» изысканность редко переходит в манерность, стилистические тонкости почти всегда удачны, а легкая «божественная» игра с образами, словами и ритмами поражает своей виртуозностью. В «Предисловии» автор признается, что цель его— создание новой поэтической формы:

Киркою рудокопной гном
Согласных хрусты рушит в томы
Я — стилистический прием,
Языковые идиомы!

Первая глава начинается взлетающими стихами:

Взойди, звезда воспоминания;
Года, пережитые вновь:
Поэма — первое свиданье,
Поэма — первая любовь.

Крылатое воображение перелетает из тьмы 1921 года к зорям 1900-го.

Год девятьсотый: зори, зори!
Вопросы, брошенные в зори.

Он видит себя студентом в зеленом сюртуке, франтом и меланхоликом, изучающим Упанишады и пахнущим духами Аткинсона. Он работает в лаборатории над разложением веществ; живет «в дремучем лесу символов» и слушает лекции по физике профессора Умова. Играя аллитерациями, созвучиями на «р» и редкостными рифмами, поэт шутливо изображает свою юность:

Волною музыки меня
Стихия жизни оплеснула…
…………….
В мои строфические дни
И в символические игры
Багрея, зрели из зари
Дионисические тигры.

Его отец, декан Летаев, выслушав его туманные разглагольствования, качает головой и говорит: «Дай, мой голубчик, — ухо вянет. Такую, право, порешь чушь».

Вторая глава посвящена блестящей характеристике семейства Соловьевых. Мы уже приводили великолепные словесные портреты брата Вл. Соловьева — Михаила Сергеевича, его жены — художницы Ольги Михайловны и сына — юного богослова и мистика Сережи. В салоне Соловьевых Белый познакомился с Ключевским, Брюсовым, Мережковским; там же увидел он впервые философа Владимира Соловьева:

…Сквозной фантом
Как бы согнувшийся с ходулей,
Войдет, — и вспыхнувшим зрачком
В сердца ударится, как пулей…
Над чернокосмой бородой,
Клокоча виснущие космы
И желчно-дующий губой
Раздувши к чаю макрокосмы.

Изобразительность здесь явно принесена в жертву «звуковым повторам»: (черно-космый— клокоча— космы— макрокосмы). В третьей главе наконец появляется она—предмет первой любви юного символиста. На концерте Сафонова в Благородном собрании, среди цветника дам в кружевах и бриллиантах, чернеют фраки Танеева и Скрябина, блестит лысина Морозова, вздымается бинокль Тренева; в оркестре настраивают инструменты. И вот — входит она:

Она пройдет, — озарена
Огней зарней, неопалимей…
Надежда Львовна Зарина
Ее не имя, а — «во имя».

Под вымышленным именем Зариной скрывается знаменитая московская красавица, миллионерша-меценатка — Маргарита Кирилловна Морозова. Свою первую — мечтательную и платоническую — любовь Белый увенчивает строфами, сверкающими и переливающимися, как драгоценные камни. Он помнит поэму Вл. Соловьева «Три свидания» и воспевает Зарину как свою «Подругу Вечную». Соловьевским пафосом звучат стихи:

Так из блистающих лазурей
Глазами полными огня
Ты запевающею бурей
Забриллиантилась — в меня.
Из вышины — разгулы света;
Из глубины пахнуло тьмой;
И я был взят из молний лета
До ужаса. Тобой! Самой!
Ты на меня сходила снами
Из миротворной тишины;
Моей застенчивой весны
Оголубила глубинами.

Торжественным «fortissimo» гремит финал:

И вот идет, огней зарнимей,
Сама собой озарена,
Неся, как трэн, свое «во имя»
Надежда Львовна Зарина.
Вуали — лепетные слезы,
Браслеты — трепетный восторг:
Во взорах — горный Сведенборг,
Колье — алмазные морозы.

Стихи эти— пример «звуковой оркестровки».