Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики

«Образ Фауста не раз мною ассоциировался с собою; <…> Я, как и Фауст, – павший мудрец; Лемуры и Мефистофель меня окружили; но ведь есть ангелы, вынесшие душу Фауста, и есть Патер Серафикус, окруженный чистыми младенцами. Я вспомнил: Ася и Наташа в мистерии “Фауст” возглавляют два ряда ангелов, несущих Фауста в царство духа; самая постановка в теме спасения Фауста связалась с ситуацией того, что разыгрывалось в душе моей; как я не понял: миг Черной мистерии, разыгрывающийся во мне, и постановка мистерии спасения Фауста, которой должны были открыться важные дни, – одно и то же; подлинное хождение души по мытарствам здесь и отражение этого на сцене, как спасение из мытарств, есть единственная спасительная соломинка, за которую оставалось схватиться; и я – схватился»[588]

Знаменательно то, что эту же мистериально-биографическую матрицу Белый примерял не только к себе, но к двум другим поэтам-символистам – Вячеславу Иванову и Александру Блоку, которые выступали на его автобиографической арене как двойники и антагонисты: об Иванове – «Фауст нашего века»,[589] о Блоке – «Судьба этого русского Фауста есть судьба всякого крупного человека-поэта».[590]

С другой стороны, следует отметить, что примеривание на себя фаустовской роли появляется в творчестве Белого и несколько раньше описываемого события: в начале 1913 г. он переделывал прежние стихи для несостоявшегося издания «Собрания стихотворений»,[591] и на этом этапе в составе цикла «Искуситель» («О, пусть тревожно разум бродит…», 1908) одно из стихотворений получило заглавие «Мефистофель», а также новые строфы, отсутствовавшие в раннем варианте:

Тень силуэтом черноватым
Висит, как я, – всегда, везде.
Тебя ли, пламенем объятым,
Я где-то зрел… Не помню – где.

Ты ль это, неподвижный профиль,

Легко распластан на стене?
Я ль – Фауст? Ты ли – Мефистофель?..
Неясно мне… Склонись ко мне…[592]

Позднее, присутствовавший на репетициях постановки писатель неоднократно опишет поразившую его сцену, в которой Штейнер показывал актерам, как нужно изображать черта-Мефистофеля (почти без изменений эта история повторяется в «Записках Чудака», «Материале к биографии» и в «Воспоминаниях о Штейнере»):