Читаем Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915 полностью

Огромное спасибо за деньги. Отправил письмо[3501]; и дня через 2 получил. Спасибо; грустно мне одно: что я все еще не мотивированно на шее Мусагета[3502]. Так что, дорогой друг, продавайте меня «Сирину», даже если условия будут не подходящие сравнительно; мне важно одно: чтобы долги были уплачены и чтобы в итоге освободилась бы сумма безмятежно жить и работать (я и не мечтаю о двух годах), дай Бог, год или хотя бы 8–9 месяцев. А то: я повторяю то, что писал Вам в декабре[3503]. Я не могу жить и работать, трепеща от месяца до месяца. Это не жизнь, а torture par l’espérance[3504]. Я слишком психически устал, начиная с историей моего написания романа и обмана «Русской Мысли»[3505].

Теперь приходится жить в таком внутреннем темпе, так заново учиться, как я не жил уже 10 лет (со времени окончания Университета); ведь жизнь у Доктора Университет, где через два месяца буквально сдаешь себе экзамен, где и внешнее обучение и внутреннее берут массу усилий и творческой деятельности; но я тут не только не унываю, но, наоборот, окрыляюсь. Устаешь смертельно, но устаешь бодро, осмысленно; и работать литературно я не только могу, но, что главное, – в будущем я буду работать удвоенно. Ведь писал же я между экзаменом физики и ботаники «Симфонию драматическую».

Но вот чего я не могу: это совместить работу литер<атурную>, оккультную с тревогой денежной неизвестности, переговорами, точно так же, как разлагали меня наши дисгармонии. Только оттого, от присоединения еще ингредиента полной неуверенности + сложность сроков передвижения совершенно меня лишает энергии.

Милый: поймите психическое мое настроение. 3, 4 тысячи в руки для работы, внутр<еннего> спокойствия мне важнее 50 000 в небе; и знать заранее, что я обеспечен на 3–4 месяца, важнее, чем грядущая (когда-то) обеспеченность 3–4 лет.

Вот отсутствие этой-то уверенности деморализует.

И потому: милый, помните: мне важнее уверенность обеспечения ½ года сейчас, чем эта томительная многомесячная, изнуряющая неизвестность.

В декабре я писал Вам вовсе не крик, не истерику, а сериозно; я знаю: я должен отдохнуть (не от работы) от чувства неуверенности в завтрашнем дне; отдохнуть хотя бы ½ года. Ведь вот: получил Ваше письмо сегодня; у меня на столе бумаги, чтобы скорей работать над «Петербургом». Получил письмо: сложил бумаги. Работать не могу. Я теперь должен безмятежно, с постом и молитвою работать над тем, чтобы «Петербург» был действительно сериознее «Голубя». А слова Вашего письма о кознях Брюсова ссаживают меня с работы сегодняшнего дня. И так будет, пока не освободится поле хотя бы 5 месяцев свободы…

Смотрите: все это время от начала августа до февраля я жил в атмосфере такого чувства: откуда достать денег? Почтовая путаница в августе, неделя беспокойства и безденежья в Базеле; в итоге мое взволнованное письмо Вам[3506]; в итоге – да: три обеспеченных месяца, но… наша 2-месячная ужасная осенняя переписка; и далее неопределенность с декабря до сих пор. И та же неопределенность впереди: как март? Как Гаага?[3507] Как совместить окончание для «Сирина» же романа с неопределенностью «Сирина», денежными затруднениями, необходимостью быть в Гааге и потом с переездом в Боголюбы… В итоге: 3 предстоящих недели (свободных), которые я предназначил для переработки глав в «Петербурге», могут оказаться неплодотворными и т. д.

При мысли, что «и так далее» может оказаться perpetuum mobile[3508], переговоры с «Сирином» естественно могут растянуться на 4 месяца, во время которых будешь 4 месяца клянчить, тревожиться, а когда придет время «Сирину» платить, то 4 месяца бесплодной тревоги съедят гонорар; лучше 4 плодотворных месяца сейчас, чем 4 бесплодных, полных неизвестности сейчас, а там опять та же тревога и бесплодица.

Зная все это вперед, я опять-таки говорю себе: «Руки опускаются так работать». 2 вещи могу совместить: литер<атурную> + окк<ультную> работу, но при условии, что та и другая в покое.

Иначе я опять возвращаюсь к тому, что мне раз навсегда прозвучало у Ибсена: его вопль к норвежскому королю, что ему придется оставить литературу[3509].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Письма к провинциалу
Письма к провинциалу

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

Блез Паскаль

Философия / Проза / Классическая проза / Эпистолярная проза / Христианство / Образование и наука
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза
О величии России
О величии России

Кто больше сделал для империи? Петр I, который ее основал? Александр I, который устоял перед нашествием Наполеона? Александр II, освободивший крестьян? Многие российские императоры внесли свою лепту в процветание и укрепление России, но лишь одно царствование называют Золотым веком Российской империи!Когда юная принцесса София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург (1729—1796) выходила замуж, она вряд ли знала, какая участь уготована ей судьбой. Однако по всем своим качествам – характеру, уму, воспитанию, образованию,– она оказалась более чем достойной этой тяжелой короны – короны Российской империи. В 33 года из нелюбимой жены недостойного мужа она превратилась в Божиею милостию Императрицу и Самодержицу Всероссийскую, Царицу Сибирскую, Государыню Псковскую и Великую Княгиню Смоленскую, Княгиню Эстляндскую и иных, всея Северныя страны Повелительницу, Грузинских Царей и иных наследную Государыню и Обладательницу, и прочая, и прочая, и прочая…Мы не знаем, что испытала она, осознав размеры своей империи и – меру ответственности за нее. Мы знаем, что сделала она с этой ношей.Екатерина осуществила мечту Петра Великого – присоединила к империи Крым и Причерноморье. Население подвластной ей державы возросло с 23 до 37 миллионов человек. Императрица образовала 29 новых губерний и построила почти полтораста городов. При ней вдвое возросла армия и удвоилось число крупных предприятий. Вчетверо возросли государственные доходы. Был проведен ряд важнейших реформ. Наступил расцвет искусств и наук. Екатерина II оставила потомкам достойное литературное наследие. Просвещенный абсолютизм – вот как называется такой способ правления.Но чтобы стать просвещенным монархом, нужно быть просвещенным человеком. Как нелегко ей было примирить в себе гуманистические идеалы и реальную политику, лучше всех знала она сама. «Вы,– писала она французскому философу Д. Дидро,– пишете на бумаге, которая все стерпит, я же, бедная императрица,– на коже человеческой, столь чувствительной и болезненной…»Величина еще не есть величие. Приняв под свою длань страну огромную, но бедную, плохо управляемую и малоразвитую, Екатерина II дала ей перспективы, придала мощный импульс развития и наконец сделала великой европейской державой.«Я желаю и хочу лишь блага той стране, в которую привел меня Господь; Он мне в том свидетель», – этими словами начинаются «Мысли из Особой тетради» Екатерины II. Но слова – это всего лишь слова, а дела – это поступки. К счастью для России, слова Екатерины Великой были искренними и ее правление в целом – прекрасное тому подтверждение. В предлагаемой читателю книге представлены основные свидетельства напряженного труда императрицы – указы, размышления, мемуары, письма.Электронная публикация включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие правители» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями. В книге великолепный подбор иллюстративного материала: текст сопровождают более 200 редких иллюстраций из отечественных и иностранных источников, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Элегантное оформление, прекрасная печать, лучшая офсетная бумага делают эту серию прекрасным подарком и украшением библиотеки самого взыскательного читателя.

Екатерина II

Эпистолярная проза