Андрей Боголюбский

- У Моизича? - удивлённо переспросил мечник. - У боярина Ефрема? - Прокопий свистнул. - Хороши! Стало быть, вы из-под самого Киева сюда прибежали… Закупы?.. [79] (Женщина молчала.) А ведомо вам, что беглого господин волен продать в рабство?

Она взглянула дерзко, с нескрываемой злобой:

- Ты нас не страши, воин!

- Боярин Ефрем - честной муж, слуга князя Андрея Юрьевича, - сказал Прокопий.

- Душегуб и насильник он! - возразила беглянка.

- Ты боярина бранными словами не поноси! - повысил голос мечник.

При тусклом свете, проникавшем в землянку, он рассмотрел нездоровый, землистый цвет лица женщины, чёрные, потрескавшиеся губы, руки, словно узловатые корни.

Прокопий вышел.

Из перемётной сумы он вынул хлеб и мясо и возвратился к беглянкам. Засапожным ножом разрезал Мясо на тонкие ломтики, затем не спеша принялся резать хлеб. Мать с дочерью напряжённо следили за Ним голодными, блестящими глазами.

- Отведайте, - сказал он. - Я зла против вас не мыслю. На нору вашу наткнулся случайно.

Женщина неуверенно взяла в руки хлеб и отдала девочке.

- Да ты и себе возьми.

- Спасибо на добром слове, воин.

- Ешь, ешь…

Прокопий рассматривал землянку, и тяжёлые воспоминания о собственном детстве омрачили душу. Женщина эта чем-то напомнила ему мать. Отец всю жизнь провёл в походах и только к концу своих дней заслужил княжескую милость.

Прокопий поднялся.

- Куда же ты так скоро?..

- Прощайте!

Он вышел. Мороз усиливался, щипал нос и заволакивал слезой глаза. Утонувшие в сугробах деревья стояли словно одетые в тёплые шубы. На высоком небе восковыми свечками зажигались звёзды. Прокопий рукавицей вытер бока Серому, подтянул ремень и вскочил в седло.

2

На рассвете следующего дня Прокопий выехал из леса. Перед ним лежало поле, на середине которого темнели избы, надвинув высокие белые шапки на затянутые бычьим пузырём подслеповатые оконца. На селе тишина. Изредка забрешет сонная собака, ей ответит другая, и опять всё стихнет.

В стороне от села стоял боярский двор. Высоким частоколом отгородил боярин свои хоромы. По углам ограды четыре сторожевые башни поднимают в небо свои острые вышки. Пятая башня, проездная, день и ночь охраняется дружинниками. Боярский высокий терем с затейливо украшенными переходами стоял посредине. Во дворе вдоль частокола теснились служебные постройки. Здесь и медуша - погреб для вина и мёда, поближе к терему - помещение для казны, скотница, хранилище для бортевого мёда [80], амбары для зерна. У реки небольшая баня, рубленная из толстых брёвен. Вокруг боярского двора раскинулись пакетные земли да пожни [81] со стогами сена.

У околицы села, точно старый, обомшелый пень, притулилась кузня с дерновой, занесённой снегом крышей. Кузнец уже работал. Туда Прокопий и направил коня. В открытую дверь видно пламя, слышно, как тяжело дышит горн.

Всадник увидел мальчика.

- Скажи, где мне найти Кузьму. Не здесь ли?

- Дед Кузьма? Нет его в кузне.

- А где он?

- В избе.

Всадник тронул варежкой своё замёрзшее ухо.

- А ты не сродни ли ему?

- Внук. А тебе зачем?

- Много будешь знать - скоро состаришься!

В глазах воина зажглись озорные огоньки. Он двинул коня и чуть не наехал на мальчика. Тот не пошевельнулся.

- Ах, вот ты какой… не хочешь конному дать дорогу! Тогда ты и впрямь внук кузнеца. Пойдём, покажешь мне избу деда.

Увидев Алёшку с незнакомым человеком, дед Кузьма испугался.

- За чем пожаловал, добрый молодец? - поклонился он воину.

Дружинник усмехнулся:

- Али не узнаешь, мастер? Кузьма подошёл поближе.

- Батюшки-светы, никак Прокопий, сын Онтона? - дед засуетился, освобождая место на лавке. - Да ты садись, садись…

Дружинник, улыбаясь, подал руку деду:

- Узнал, значит…

- Да как не узнать! Я тебя ещё мальчонкой в Киеве помню, - говорил дед, покачивая головой и рассматривая воина. - Эко вымахал! Вылитый Онтон. Отец-то жив?

Прокопий молча снял шапку.

- Хороший был человек и храбрый воин, - сказал дед в раздумье. - Умер от болезни или от меча?

- От меча.

- Много сейчас меч переводит народу! Засевается Русь раздором, - тяжело вздохнул дед.

Взгляд старика остановился на мече, который воин держал перед собою, зажав коленями.

- Святые Козьма и Демьян, меч-то у тебя - моей работы?

Мечник вытащил сверкающий клинок из тугих ножен и протянул деду:

- Твоя, Кузьма. Достался мне от отца по наследству.

Кузнец бережно принял оружие:

- Сохранился… Теперь крестовину у рукоятки делаю по-другому - концы опускаю книзу. Удар от этого сильнее. Рубящая рука больший размах имеет…

Алёшка смотрел на воина. Ему нравилось худое, обросшее курчавящейся бородкой лицо, внимательные и быстрые глаза, рот, небольшой, но жёсткий и решительный.

- Силы у меня уже не те, - проговорил дед, возвращая оружие гостю. - В твои-то годы и потяжелей меч держал легко, а сейчас чую - ослаб.

Прокопий толкнул меч в ножны и вдруг улыбнулся, но как-то по-особенному ласково. Он стал похожим на весёлого деревенского парня.

- Ты из Киева, что ль? - спросил дед. - Каким ветром занесло к нам на Суздальщину?

Видя, что гостю неприятен этот вопрос, дед поправился:

- Как живут в Киеве?.. Ведь родом оттуда…