Андрей Десницкий. Статьи о Библии (СИ)

Евангелист не находил ничего странного в том, что не совпадает звучание имен, ведь совпадает их смысл: Еммануил (по–древнееврейски имману–эль) переводится как «с нами Бог», а Иисус (Йехошуа, или просто Йешуа) означает «Господь спасает». Эти имена гармонично дополняют друг друга и рассказывают людям о том, что за Младенец приходит в мир.

Имя как насмешка?

Итак, имя, с точки зрения Библии, говорит нечто важное о будущем своего обладателя, но о точном смысле пророчества человек порой не догадывается. В Книге Судей мы читаем историю тучного моавитского властителя по имени Еглон, которое происходит от слова «эгель», «телец». Моавитский язык был очень близок к еврейскому (собственно, их можно считать двумя ханаанскими диалектами), так что значение этого имени понималось одинаково и моавитянами, и евреями, но очень по–разному могло выглядеть его конкретное наполнение. Телец— символ мощи и величия, и царю такое имя подходит как нельзя лучше. Но, с другой стороны, раскормленный телец может быть заколот, что на самом деле и происходит, когда к Еглону приходит израильтянин Аод. Не случайно текст так подробно описывает «технологию» заклания:

«Аод вошел к нему; он сидел в прохладной горнице, которая была у него отдельно. И сказал Аод: у меня есть до тебя слово Божие. Елгон встал со стула. Аод простер левую руку свою, и взял меч с правого бедра своего, и вонзил его в чрево его, так что вошла за острием и рукоять, и тук закрыл острие; ибо Аод не вынул меча из чрева его, и он прошел в задние части».

Действительно, «слово Божие» в данном случае и состояло в том, что имя «Телец» получило теперь совершенно новое толкование!

Переименование может выражать и насмешку. Во многих местах Ветхого Завета мы читаем о языческом божестве по имени Веельзевул (на древнееврейском Ваал–зевув, т. е. «властелин мух»). По–видимому, это презрительное прозвище, данное библейским автором предмету поклонения язычников. Сами язычники, вероятно, вместо слова «зевув» («муха») употребляли близкое по звучанию слово, означающее «возвышенное жилище». Действительно, божество куда приличнее называть «владельцем небесного дворца», чем «повелителем мух»! Но для евреев было важно развенчать это божество, и перемена имени оказывалась тут действенным способом.

К сожалению, практически ни один перевод не в состоянии передать этих тонкостей. Самое большее, что мы можем сделать— дать сноску в книге, где будут разъяснены столь необходимые для понимания и столь ускользающие ассоциации…

Ведь к имени в особой мере относится то, что О. Э. Мандельштам сказал о всяком слове в поэзии: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку. Произнося «солнце», мы совершаем как бы огромное путешествие, к которому настолько привыкли, что едем во сне. Поэзия тем и отличается от автоматической речи, что будит нас и встряхивает на середине слова. Тогда оно оказывается гораздо длиннее, чем мы думали, и мы припоминаем, что говорить— значит всегда находиться в дороге». Сегодня это чувствуют поэты и дети, но когда–то так думал каждый человек.

Нагие и голые

Всем наверняка памятны две картинки на библейский сюжет: Адам и Ева нагие в райском саду (художники обычно стыдливо прикрывают их фигуры ветками деревьев). И рядом— другая картина: та же пара изгоняется из рая, на этот раз уже в грубых одеждах. Между этими двумя изображениями— история грехопадения первых людей. Но причем тут одежда, ее наличие или отсутствие?

Непостыдная нагота

Однажды две маленькие девочки рассматривали альбомы по искусству. «Они же тут все голые!»— захихикала одна, показывая на картины великих мастеров. «Это ты будешь голая, если разденешься, — рассудительно ответила ей подруга, — а они обнаженные!» Мне не известно точно, на какие картины или скульптуры смотрели эти девочки— может быть, как раз на изображения Адама и Евы. Но вторая девочка очень точно уловила суть дела: бывает непостыдная нагота, которая свидетельствует о красоте человеческого тела, именно ее и воспевали художники всех времен и народов. А бывает состояние униженного, беззащитного, опозоренного человека, которое мы и называем словом «голый». Даже если один человек застал другого без одежды совершенно случайно, если он немедленно вышел или зажмурился— оба все равно будут воспринимать это происшествие как что–то очень стыдное, порой даже разрушительное для их отношений.

Понятие «одетости», конечно, различается в разных культурах и даже в разных ситуациях внутри одной культуры. Где–то требуется сложный костюм из множества предметов, оставляющий открытыми только кисти рук и лицо (а иногда и они скрываются), где–то гостей можно встречать в узенькой набедренной повязке и бусах. Но представление об одежде, отсутствие которой означает позор, свойственно почти всему человечеству, и призывы принципиальных нудистов отказаться отстереотипов и раскрепоститься, принимаются очень немногими.