Девушка, немного нервничая, взяла у меня их рук нелепый шмоток бахил, сказала, что развернет сама, и попросила выйти из кабинета, пока она делает анализ. Я сел на скамейку в коридоре и почему-то вспомнил, как еду на лето к бабушке, ем там блины со сгущенкой, как пачкаю футболку и бабушка ругается. А потом был большой солнечный день, я бегал во дворе и нашел кучу купюр, на которые опять купил что-то сладкое.
Девушка вывела меня из этого транса, выйдя и сказав с сожалением, что никакой анализ уже провести просто нереально — все некротизировано, плод слишком долго был мертв. Поехал назад к жене, она лежала на койке в больничной палате, была спокойна и взгляд ее выражал абсолютную пустоту.
Что пережили мы тогда? Я пытаюсь осознать это, понять. Надежда, потом надежду похоронили, потом опять еще более сильная надежда, а потом опять надежду похоронили. Похоронили жестоко, с хрустом, не пропустив ни одной детали, пройдясь по всему, что мы любим и на что надеемся основательным раскаленным катком, после которого остается только нечто выжженное.
Сквозь пустоту и отчаяние я просто думал о том, чтобы с женой было все хорошо. В самые страшные моменты моей жизни какой-то огонек в самой глубине души не угасает, нечто живое всегда говорит одну заветную фразу: «Все пройдет».
Пока жена лежала в больнице, я приходил домой, смотрел на нашу квартиру, гладил вещи жены и смотрел на ссохшееся яблоко, которая она купила… ведь беременные должны кушать полезную пищу и особенно яблоки. Я не мог сдержать слез. Слезы и плач стали моим постоянным состоянием, хотя и говорить об этом даже по прошествии времени стыдно.
Каждый вечер рыдания сотрясали меня, каждый вечер, каждую ночь приступами боль душила меня. Что было в этой боли?
Обида, злость, непонимание, отчаяние. Откуда-то появилась еще одна напасть — хроническая усталость. Тело болело, болели кости, ощущение было таким, что я измотан донельзя. Болели руки, ноги, ныл и был сведен судорогами живот, болела вечно стянутая тугими мышцами спина.
Я приходил в больницу к жене бодреньким и не показывал ей, что внутри, по ощущениям, я просто умираю. На самом деле я так и думал, потому что состояние было таким ужасным, какое я никогда до этого не испытывал. У меня не было моментов расслабления, не было даже пустоты, боль и усталость плескались внутри, поочередно набирая обороты.
Жену выписали из больницы рано, всего через пять дней. Антибиотики толком не давали. Честно говоря, мы оба недоумевали, потому что в прошлый раз пролечивали куда серьезнее и дольше. Осложнения не заставили себя ждать. Если говорить сразу о будущем, то Регина серьезно болела по-женски, кровь не останавливалась, мусорное ведро было постоянно наполненно набухшими красным повязками.
Оставалось всего ничего до Нового, 2010 года, когда я в хлам рассорился с матерью. Она хотела, чтобы мы приехали к ней и отпраздновали НГ вместе, у нас же, как вы понимаете, никакого желания не было. Я представил, как сижу за столом, выкручивая себе руки от боли и задыхаясь от усталости (а приступы ее становились все сильнее), как Регина выходит из-за стола менять повязки, бледная как лист бумаги. Я сам не знаю, почему, но этих вещей мать не поняла, мы рассорились, и мое состояние стало таким, что я просто решил — я хочу умереть, потому что жить так дальше — просто издевательство над собой и родными. Такого уровня страдания я не испытывал до того момента вообще никогда в жизни, мне было очень, очень страшно.
Но как это ни странно, я не умер в ту ночь. Я понял простую вещь, что делиться своими страданиями — это страдать снова. Я понял, что психологи несут бред, заставляя рассказывать пациентов о своей боли. Я не мог успокоиться по одной причине — я видел перед собой жену, которая так и не могла вылечиться. Внутри ее изранили так сильно, что все это никак не заживало.
С тех пор я просто перестал быть тем придурошным доверчивым пареньком, который всем трепал о своих страданиях. Я убрал иконы, убрал талисманы, стал жестче. Стало действительно немного легче. Мы очень любим говорить о Боге и верить в Бога, и я очень завидую тем людям, которые все свои грехи записывают на его счет. Так жить проще, так жить легче. Ответственность всегда на ком-то другом.
Примерно в то же время произошел один интересный случай. Я пошел в клинику «Семья» и рассказал им о том, как «лечила» нас наша врач, пропадая, не отвечая на звонки, не предпринимая действий, отменив даже кроворазжижающее, несмотря на то, что анализы крови явно свидетельствовали о густоте крови. Я скажу честно, я не знаю, на самом ли деле здесь четкая вина врача, но определенная халатность с ее стороны была, поэтому ее следовало наказать.
Я пришел к директору, вызвал главврача, рассказал им об этом. Они пообещали принять меры. Им было неудобно, и они реально извинились передо мной. Это был явный пример того, как хорошее начинание превращается в коммерческий проект. Они-то, конечно, действительно неплохие ребята и реально, может быть, неплохие врачи, но нас лечили не они, а «дружелюбный специалист».