Андрей Кончаловский. Никто не знает...

Оля выходит замуж за молодого художника, хорошей дворянской семьи,

Петра Петровича Кончаловского. Фамилия хоть и с нерусским

окончанием, но он православный и верующий человек…

В. И. Суриков. Из письма брату Александру, январь 1902 г.

1

Один из дорогих Кончаловскому образов — Дерево жизни. Дерево как кровеносное живое

существо, укорененное в родной почве. Вокруг него и растет, охватывая ствол, дом. Дерево —

мощный остов человеческого жилья, проросший в материю вселенной. Корневую тягу к дому, к

почве переживают герои едва ли не всех картин режиссера, в том числе и созданных за

рубежом.

Третьим фильмом в период его голливудских странствий был «Дуэт для солиста» (1986)

по пьесе Тома Кемпински.

Лента рассказывает о выдающейся скрипачке Стефани Андерсон. Неизлечимая болезнь

вышибает ее из музыки. Она лихорадочно ищет опоры, но уже не в ремесле. Ему она предана

была бесконечно и так самоотверженно, что даже детей не заимела — некогда было. Теперь

Стефани ищет опору в семье, в ближайшем окружении. А там — все, когда-то родные и

близкие, давным-давно живут своей, недоступной Стефани жизнью. Женщина хватается за

мужа, за любовника, за друзей, подруг и знакомых. За наблюдающего ее психоаналитика. И все

впустую: там равнодушие, здесь предательство, а если и внимание, то искусственное.

Смерть между тем все пристальнее всматривается в героиню. В финале она получает в дар

отрешенность одиночества. Как выразилась служанка скрипачки, ее душа бродит без якоря и не

знает безопасной гавани. Стефани уходит от тепла родного обиталища, которое кажется уже

миражом, к туманному холодному горизонту.

Там возвышается дерево. Символическая доминанта картины. К этому дереву приходила

она в пору своей молодости с любимым человеком, ее нынешним мужем. А теперь окутанная

предсмертным туманом героиня исчезает, скрываясь за мощным стволом обнаженного

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

14

древесного гиганта, — будто растворяется в нем…

Трагизм ее положения — в той неизбежной жертве, которую она как художник должна

возложить на алтарь своего творчества. Она отрезала духовную часть своего существа от

женской, материнской и вообще всякой другой земной плоти. Оторвалась от Дома-Дерева, а

значит, и от материи жизни, слишком поздно осознав это. Голос живой плоти Стефани,

смиренной близкой смертью, прорывается в каком-то удивительно просветленном выражении

лица, в улыбке великой любви к источающейся жизни. Пронзительное сострадание к героине

проникает в душу зрителя…

Вот и дерево в финале «Дуэта для солиста», хоть и обнажено осенью, а все же — более

символ Жизни, нежели Смерти. Той самой жизни, которой пожертвовала героиня в творческом

самозабвении. Так возникает существенный для самого Кончаловского вопрос о том, насколько

может требовать «поэта к священной жертве Аполлон». Точнее говоря, насколько безоглядно

может художник жертвовать собой в творчестве, отвергая зов самой жизни, как это произошло,

скажем, с Андреем Тарковским.

Кончаловский любит деревья, и дыхание природы во многих картинах режиссера хорошо

ощущается. Это роднит их с творчеством деда Андрея по материнской линии Петра Петровича

Кончаловского, нацеленно и глубоко осваивающего в живописи связи природы и человека. Для

внука Петр Кончаловский — образец художника, дух которого не отвергает богатства и

разнообразия жизни.

Природа, или натура, как живая, вечно становящаяся первооснова бытия, — вот

питательный источник в постижении художником жизни. Такой взгляд на художественное

творчество последовательно и настойчиво отстаивает режиссер, отвергая некоторые опыты

современного искусства: «Для меня в искусстве важно то же, что было необходимо для Сезанна,

Матисса, Петра Кончаловского: выразить чувственное наслаждение от созерцания форм

природы».

За этой позицией скрывается целая жизненная философия, которой, так или иначе,

следовал Петр Петрович и которую вполне сознательно наследует его внук.

2

«Я родился в 1876 году в городе Славянске, — сообщает в автобиографии П.П.

Кончаловский. — До пятилетнего возраста жил в имении моих родителей

Сватово-Старо-бельского уезда Харьковской губернии. Мои родители были участниками

революционного движения 70-х годов, и отец был арестован и сослан в Холмогоры

Архангельской губернии, а имение наше было конфисковано… После ссылки отца семья наша

поселилась в Харькове, где мы прожили до конца 80-х годов…»