Андрей Кожухов

- Это моя обязанность, - ответил Давид. - Моя служба состоит в том, чтобы очищать дороги от всяких преград и держать их свободными для желающих пользоваться. Удастся ли затея эквилибристов или нет - не мое дело. Да и помимо того, - прибавил он, - возня-то небольшая. Это даст мне возможность пробыть несколько лишних дней с друзьями в Швейцарии - вот и все.

- Я рад за них, во всяком случае. Ты писал о своем приезде?

- Нет, я этого никогда не делаю. Гораздо приятнее приехать невзначай. Как они все поживают? Ты мне ничего не сказал о них.

- Да нечего говорить. Жизнь все та же и такая же скучная, - ответил Андрей.

Давид с досадой ударил себя по колену.

- Что за нелепый народ наши революционеры! - воскликнул он. - Живут в свободной стране среди большого социального движения и чувствуют себя как рыба на суше. Да неужели же свет клином сошелся на одной России?

Со своим еврейским космополитизмом* он часто спорил на эту тему с товарищами.

____________________

* Космополитизм - здесь признание своим отечеством всего мира.

- Ты прав, ругая нас, - возразил Андрей с готовностью самообличения, под которой так часто скрывается полуодобрение. - Мы наименее космополитическая нация, хотя многие и утверждают противное. Ты один между нами заслуживаешь имя гражданина мира.

- Это лестно, но не особенно приятно, - заметил Давид.

Андрей не продолжал спора и стал расспрашивать о том, что петербуржцы думают относительно Бориса. Он принимал дело очень близко к сердцу. Борис был его лучшим другом, самым близким после Жоржа.

- Ничего нельзя решить до приезда Зины, - сказал Давид. - Но я боюсь, что вообще ничего не удастся сделать теперь.

- Ничего? Почему же?

- Нет сил, - ответил Давид вздыхая. - Мы теперь некоторым образом на мели сидим. Вот увидишь сам, когда приедешь.

Он стал высчитывать потери и финансовые затруднения партии.

Андрей слушал, ходя взад и вперед с опущенной головой. Дело обстояло хуже, чем он ожидал. Но мысль о безнадежности положения возмущала его и не укладывалась в голове. О том, что его самого когда-нибудь арестуют, он привык думать спокойно: такой уж обычный жребий бойцов. Но позволить "этим подлецам" (как он называл всех этих представителей власти) заморить товарища без всякой попытки отнять у них добычу было бы слишком большим унижением.

- Какой вздор говорить о недостатке сил в нашей партии! - воскликнул он, остановившись против Давида. - Наши силы вокруг нас; если мы не можем найти помощников, то, значит, мы сами ничего не стоим.

- Выше головы не прыгнешь, - возразил Давид. - У нас нашлось бы несколько человек, способных организовать освобождение, но как быть без денег?

- Не беда, - сказал Андрей. - Самое лучшее средство пополнить кассу и возбудить в людях энергию - это затеять какое-нибудь живое дело.

- Иногда это удается, - ответил Давид. - Поговори с Зиной. Всем нам хочется попытаться что-либо сделать.

Он встал и начал прощаться.

- Мне пора идти к моим путешественникам, - сказал он. - Да, как же устроить тебе свидание с Зацепиным? Хочешь пойти к нему или чтобы он сюда пришел?

Андрей спросил, кто были другие, и предложил сейчас же отправиться в гостиницу. Он рад был познакомиться со всей компанией.

Когда Давид вошел в комнату, где сидели его клиенты, он был встречен шумной овацией.

Андрей был им представлен под первым вымышленным именем, которое попалось Давиду на язык. Острогорский и Вулич были чужими для партии, и их не было надобности посвящать в тайну возвращения Андрея на родину. Зацепину же нетрудно было догадаться, кто перед ним.

Компания распалась на две группы. Андрей и Зацепин продолжали сидеть за столом; Давид же отвел двух других к окну на противоположном конце комнаты. Острогорский и молодая девушка все еще не могли надивиться простоте своего бегства.

- Даже жалко, что не пришлось испытать никакого сильного ощущения, - сказала Анна.

Острогорский тоже выразил свое удивление. Он был в говорливом настроении и рассказывал о слухах, доходивших до него из достоверных источников, что людей переносили в полночь на спине, в мешках, что приходилось прятаться по нескольку дней в кладовых, прежде чем контрабандисты могли найти возможность переправы. Давид смеялся и заметил, что сомневается только насчет мешков, а все остальное могло быть правдой. В прежние времена, когда контрабандисты могли делать все по-своему, они часто нарочно выкидывали такие штуки, чтобы пустить пыль в глаза своим клиентам и показать, что громадные деньги, которые им переплачивали, были честно заработаны.

Андрей тем временем спокойно разговаривал с Зацепиным, расспрашивая его о разных людях, с которыми он встречался, о городах, в которых живал. Их оставили наедине с обычной непринужденностью, господствующей в революционной среде; это продолжалось, однако, лишь до тех пор, пока Зацепин не выразил громко своего мнения о какой-то группе радикалов, с которыми ему пришлось познакомиться в одном из провинциальных городов.