Андрей Кожухов

Когда он вернулся, его лицо было далеко не спокойно, хотя выражало скорее злость, чем смущение.

– Полиция уже что-то проведала, – заговорил он сердитым тоном. – Кто-то разболтал! Это просто срам!

– Что? Что такое? Невозможно! Уверены ли вы в том, что говорите? – запротестовали в один голос все присутствующие.

– Совершенно уверен. Полицейский рассказал мне, что незадолго до закрытия присутствия вбежал частный пристав и тотчас прошёл к полицеймейстеру. Через пять минут оба поспешно вышли и поехали к губернатору. Они были очень взволнованы и продолжали говорить, проходя через канцелярию. Он уверяет, что ясно расслышал слова «динамитные бомбы». Ни выдумать, ни во сне их увидеть он не мог, так как, конечно, ничего не знает о нашем деле… Ну, что вы на это скажете?

Все были ошеломлены. Факт был налицо, положительный, несомненный и тем не менее совершенно невероятный. Революционеры не всегда осторожны. Тот или другой из вновь завербованных мог проболтаться сестре, невесте, близкому приятелю. Это было в пределах возможного. Поэтому-то и было решено привлечь большинство лишь в последний момент. Но подобным путём тайна не могла распространиться далеко. Только измена, прямой донос могли привести к такому быстрому открытию.

Одна и та же оскорбительная, унизительная мысль читалась на лице присутствующих.

Торопливо все семь голов собираются в тесный кружок. Торопливым шёпотом задаются и отвечаются вопросы, слишком обидные, чтобы произнести их вслух, особенно при посторонних, какими были теперь Андрей и Давид.

– Нет, невозможно! Они вербовали только верных, надёжных людей! – решительно заявляли все семеро, обращаясь к Андрею. – Полиция ждёт какой-нибудь попытки и, вероятно, испугалась какого-нибудь вздора. Ошибка, наверное, разъяснится, и она сама успокоится. До настоящего заговора она ни в коем случае не могла добраться. Дело всё кончится пустяками.

Громкий звонок, сопровождаемый сильным стуком в дверь, избавил Андрея от необходимости отвечать. Он только иронически кивнул на дверь и вынул из кобуры свой большой пятиствольный револьвер.

Все поняли знак и тоже схватились за оружие в твёрдой решимости дорого продать свои жизни.

Прислонившись к стене, с револьвером в правой руке, Андрей левой медленно отодвинул засов.

Но вместо выстрела оставшиеся в комнате услышали в прихожей сердитое восклицание Андрея:

– Что за черт?! Не могли вы постучать как следует?

– Я очень спешил, – оправдывался Ватажко, так как это был он.

– Ну что бомбы? Доставлены, конечно? – спросил Андрей смягчаясь.

– Нет, – сказал Ватажко, – нельзя было взять бомбы…

– Как? Вы их до сих пор еще не взяли? Что же вы всё это время делали?! – снова вспылил Андрей.

Они вышли тем временем из прихожей и стояли среди комнаты. Все глаза были тревожно устремлены на них.

– Страшное несчастие! – быстро заговорил Ватажко. – Заика ранен, может быть, уже умер теперь. Сегодня около полудня в его квартире произошёл взрыв. Когда мы подошли к дому с тележкой, мы увидели, что в том этаже, где он жил, все стекла перебиты, в нескольких даже рамы взломаны – это было, должно быть, что-то ужасное!..

– А бомбы? Как же с бомбами? – перебил Андрей. – Входили вы в дом?

– Нет, не входили. Мы увидели, как туда вошёл полицейский надзиратель. На дворе суетились городовые. Полиции, очевидно, уже дали знать, и дом был занят. Скверно, убийственно скверно!

– Что же вы сделали? – спросил Андрей упавшим голосом. – Узнали вы что-нибудь окончательно?

– Да. Мы прошли мимо дома. Я оставил тележку товарищу, а сам обошёл вокруг и задами вернулся к дому со стороны реки. Дочь садовника работала в огороде; я с ней заговорил, и она рассказала, что в доме был взрыв, что Заика лежит без чувств и что в его квартире полиция. Я попросил ее никому обо мне не говорить и спрятался за кусты у забора. Мне в щёлку видны были ворота и часть двора. Там стояли две тюремные кареты; я видел, как вынесли на носилках Заику и положили в одну из них, а в другую выносили и укладывали разные вещи: ящики, потом какие-то склянки, а потом и бомбы, одну за другой, с большой осторожностью. Я не стал больше смотреть и поспешил к вам, чтобы рассказать… Больше мне нечего было ждать.

Да, больше нечего было ждать, не на что было надеяться! Андрей видел это ясно. Будь только у него бомбы, он не посмотрел бы ни на что и пошёл бы завтра разбивать конвой, хотя враги и были предупреждены. Но теперь всему конец, все потеряно! Через четырнадцать часов Зина, Борис, Бочаров и Василий будут повешены. Ни для кого из них нет спасения. А они так надеялись, они так были уверены, что их путь к эшафоту будет путём к свободе… Лучше бы и не начинать ничего, чем возбудить в них такие надежды и так жестоко обмануть в последнюю минуту.

Ни у кого не было охоты прерывать молчание. Это была одна из тех минут, когда каждый доволен, что не он предводитель и не на нем лежит обязанность указать выход из безвыходного положения.

– Что же нам теперь делать? – спросил Давид, высказывая вслух общее чувство.