Андрей Курбский

Деятельность князя в период польского бескоролевья достаточно хорошо известна. Он проводил интенсивные консультации с неформальным лидером «русской партии» в Литве Константином Острожским. Возможно, правда, подобные контакты были вызваны не столько принципиальным стремлением повлиять на исход «элекции» (выборов), сколько естественной обеспокоенностью ситуацией, когда на престол претендовал «лучший друг» Курбского Иван Грозный. Правда, литовские паны обсуждали с царем проект амнистии всем политэмигрантам, в том числе и Курбскому. Но бывший боярин прекрасно помнил, как царь часто весьма своеобразно понимал, что значит: «отдать вину». Думается, что никакие гарантии, которые могли прозвучать из уст Грозного, не успокоили бы перебежчика, слишком хорошо знавшего своего былого государя.

Есть свидетельства и о несогласии Курбского с германским претендентом на польский престол. Якобы князь говорил о необходимости в случае победы кандидата от Священной Римской империи не допустить присоединения к Короне русских земель Великого княжества Литовского, то есть – разрушить Люблинскую унию. Есть сведения и о том, что Курбский мог поддерживать волынского князя Слуцкого, пытавшегося принять участие в политической борьбе в годы бескоролевья. Но, как мы видим, все эти действия далеки от полемической борьбы с «кандидатом в короли» Иваном Грозным. Князя куда больше интересовали местные, волынские проблемы и роль Волыни в новом политическом образовании под названием «Речь Посполитая».

Борец за православие

Великое княжество Литовское, куда в 1564 году бежал Курбский, находилось в кризисном состоянии. В начале XVI столетия в войнах с Московским государством была потеряна Северщина, в 1514 году – Смоленск, в 1563 году, как раз накануне бегства Курбского, – Полоцк. В противостоянии с Россией, несмотря на отдельные военные успехи (победа под Оршей в 1514 году, под Улой – в 1564 году), Литва демонстрировала все большую слабость. В 1563 году, после «Полоцкого взятия», впервые в истории московская конница вышла на Виленский тракт. Очень скоро, в 1569 году, угроза военного разгрома со стороны Москвы заставит Великое княжество Литовское пойти на слияние с Королевством Польским в единое целое – Речь Посполитую. Будет заключена Люблинская уния, которая вызовет среди литовской шляхты неоднозначную реакцию. Многие паны видели в ней, и небезосновательно, начало поглощения Польшей великого княжества.

Причиной слабости Литвы были внутренние противоречия. Они лежали, как уже говорилось, прежде всего в сфере политического устройства и религиозной жизни. Шляхетская демократия порождала большие сложности в мобилизации финансовых и людских ресурсов на нужды обороны. Зато внутри страны в борьбе за землю, крестьян, имения паны неограниченно применяли друг против друга военную силу. Религиозный плюрализм, которым Великое княжество Литовское по праву гордилось (и к Литве, и к Польше применимо определение: «государство без костров»), порождал сразу несколько линий противостояния среди населения: между католиками, православными, протестантами, иудеями и многочисленными еретиками.

Эмигрант Курбский оказался вовлечен и в земельные, и в конфессиональные конфликты. О его приключениях на чужбине речь пойдет ниже. В них землевладелец Курбский был втянут поневоле, частично в силу неудачного стечения обстоятельств, частично – из-за непонимания культуры и менталитета шляхты Великого княжества Литовского. С участием Курбского в духовно-религиозной борьбе в Великом княжестве Литовском дело обстояло несколько иначе.

Еще в России князь обсуждал с печорскими монахами проблему чистоты веры и полемизировал с протестантами. Одно из первых его сочинений – «Ответ Ивану многоученому о правой вере» – предположительно было адресовано дерптскому пастору Иоганну Веттерману. Князь был возмущен высказыванием реформаторского священника, будто бы православный Символ веры «неполон и несовершенен». Он обрушил на оппонента поток цитат из Священного Писания и Отцов Церкви.

Пастор Иоганн, искушенный в богословской полемике, попытался срезать Курбского постановкой вопроса, на который со времен Первого пришествия Христа нет ответа. Он сказал: «Я не знаю, что есть истина. Слишком много мы с вами об этом спорим... Думаю, что мы узнаем лишь на небесах, что такое истина». На это Курбский возразил со всем пылом неофита, которому ведомы все тайны этого мира: «Не обретет на небесах истины тот, кто в богословии придерживается испорченных догматов... если даже совершивших малые прегрешения предают анафеме, то что говорить о тех, кто не стремится соблюдать догматы древнего благочестия?» Одним словом, у пастора Веттермана нет даже шансов попасть на Небо и там познать истину: у него, как у неправоверного, одна дорога – в геенну огненную...