Андрей Миронов: баловень судьбы

Театр сатиры открыл свой очередной сезон 6 октября спектаклем «Клоп». Однако Миронов в нем уже давно не играл, поэтому к открытию сезона не спешил – снимался в «Человеке с бульвара Капуцинов». И к зрителям, пришедшим в Театр сатиры, он вышел только 15 октября в спектакле «Трехгрошовая опера». Параллельно он возобновил репетиции «Теней». Причем теперь роль Клаверова репетировал сам (до этого ее играл А. Диденко). Как пишет А. Вислова: «С возобновлением репетиции набрали свежее дыхание. С Мироновым что-то произошло. Он снова весь горел. Резко изменился весь настрой работы над спектаклем. Миронов не боялся пересмотра сделанного, многие старые мизансцены ломал, активно предлагал новое, разнообразно фантазировал, искал. Время позволило немного оглядеться, всмотреться еще внимательнее в пьесу, в ее героев, увидеть пропущенное, на чем-то заново сосредоточиться. Работа сдвинулась с мертвой точки, пошла, набирая темп. Но Миронов не торопился, снова и снова разговаривал с актерами о пьесе, о характерах, об их возможных поворотах. В шутку называл такие беседы либо „аристократией духа“, либо „мессой в бардаке“ (выражение Ф. Г. Раневской). Но всерьез понимал их значимость и относился к подобным коллективным размышлениям ответственно…»

А вот как вспоминал о тех репетициях актер А. Левинский: «В „Тенях“ я просто Миронова боялся. Именно как актер режиссера. Особая черта его жизни – выходить во фраке, говоря образно. У других людей свой стиль, более безалаберный. Внешний вид – это личное дело. Но я помню, что для него это было просто колоссально. Нельзя, чтобы на фраке была хоть ниточка, пушиночка. Это было для Андрея что-то космическое. Особенно это касалось сцены. В жизни он не мог сказать: мол, как же ты ужасно выглядишь! Это не этично, он был хорошо воспитан, деликатен. Но если что-то не так на тебе на сцене – здесь я понимал, что он может кричать, драться. Он не был драчливым режиссером, но у него случались такие вспышки гнева, что его все боялись. Особенно болезненно реагировал на какие-то мелочи, касающиеся чего-то внешнего. Я это на себе ощутил по-настоящему, когда репетировал в „Тенях“. Он придавал этому совершенно другое значение. Блюди свой внешний облик – в этом и твое профессиональное достоинство, и отношение к публике, и отношение к призванию – все. Конкретно в этом. Начищенный конец башмака. Сам он всегда выглядел идеально. Я помню „Горе от ума“: последний монолог, стоит много народу сзади, в каких-то замерших позах, и кто-то что-то уронил. Как же он потом бегал за кулисами, рычал: „Как это может быть! Какая мерзость!“ Для него трагедия – нарушена гармония сцены…»

Стоит отметить, что многоокий КГБ не оставил без внимания новую режиссерскую работу Миронова. В Театре сатиры (как и во всех других) у комитета были свои информаторы, которые еженедельно докладывали о том, что происходит в его стенах. Одним из таких агентов был некий артист, который имел агентурный псевдоним «Светло». В октябре 86-го он сообщал в 10-й отдел 5-го Управления КГБ СССР о репетициях «Теней», и на основе этого донесения руководство отдела рапортовало выше. Цитирую: «От агента „Светло“ получено сообщение о попытках режиссера и актера Театра сатиры А. Миронова спровоцировать события в спектакле „Тени“ по пьесе Салтыкова-Щедрина на события сегодняшней действительности. Информация доложена руководству».

Правда в этом рапорте была: Миронов действительно взялся за «Тени» во многом из-за тех перемен, что происходили тогда в стране. Как мы помним, у власти был молодой и энергичный Михаил Горбачев, который в компании со своими сподвижниками пытался преодолеть косность и консервативность отдельных членов Политбюро, упрямо хватавшихся за прошлое. И страна разделилась на два лагеря: тех, кто поддерживал новое («перестройщики»), и тех, кто жил прошлым («сталинисты»). Поэтому слова героя Миронова Петра Сергеевича Клаверова нисколько не устарели даже по прошествии ста лет после написания пьесы: «Да, тяжкое переживаем мы время; страсть к верхушкам осталась прежняя, а средства достичь этих верхушек представляются сомнительные. Прежде, бывало, одного чего-нибудь держишься: если князь в силе, ну и хватаешься за него; нынче старое не вымерло, новое не народилось, а между тем и то, и другое дышит. Умрет ли старое, народится ли новое, где будет сила?..»

20 октября Миронов играл в «Трехгрошовой опере».

В этот же день на «Мосфильме» начались павильонные съемки «Человека с бульвара Капуцинов». В 4-м павильоне была выстроена большая декорация салуна, куда на два месяца и вселилась киногруппа. Миронов объявился там 21 октября. В тот день с 11 часов утра и до двенадцати ночи снимали эпизоды из разных частей фильма: Фест демонстрирует жителям городка фильм, и те плачут; Фест демонстрирует другой фильм, и зрители смеются и др.

22 октября съемки начались чуть позже – в два часа дня (перед этим Миронов репетировал «Тени»). Снимали: Фест приходит в салун и садится на бифштекс Билли Кинга (Николай Караченцов); Фест заряжает пленку в аппарат и др.

23 октября Миронов не снимался.