Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания

Гриша собрался было ответить, но запнулся — так поразила его едва подмеченная тогда, но сейчас ставшая совершенно очевидной красота незнакомки, неземная, захватывавшая дух. О, этот изысканный изгиб носа с лёгкой горбинкой и тонкими крыльями; о, эти чёрные как смоль, тонкие как стрела, изогнутые как лук брови; о, эти алые, без намёка на помаду, изящно очерченные губы; о, эта гладкая, шелковистая кожа и — невыносимо трогательная ямочка на подбородке!.. А ещё — со вкусом подобранные серьги с бирюзой и бусы из ляпис-лазури на тонкой, поистине лебединой шее, обрамлённой причудливым вырезом тёмно-зелёного платья. О да, Гриша, конечно, чувствовал, что в голове его закрутились сплошные штампы, что ему не хватило бы каких-то настоящих, подлинных слов, чтобы описать представшую перед ним красоту…

— Недавно, да нет… давно! Впрочем, не знаю, когда закрылась… Двери, представьте себе, заперты. А этот, как его, милиционер совсем ушёл, знаете ли… — еле вьщавил из себя он.

Ему вовсе не хотелось говорить, напротив, непреодолимо хотелось молчать и в этой сумеречной тишине наслаждаться явленным ему совершенством. Григорий разом позабыл и про ночной холод, и про запертые двери, и тем паче про недочитанную рукопись. Он словно тонул в этом лице, в этих бездонных очах. Ему почему-то вдруг вспомнился эпизод из биографии Маяковского, когда тот сдавал экзамен в гимназию и на вопрос священника: «Что значит слово «око»?» — ответил: «Три фунта», — так вроде бы по-грузински… А ещё он читал где-то, что слово «око» обозначает и глубокое место в реке, и не было для него в этот момент ничего желаннее, чем раствориться в этом омуте.

Глаза «княжны» смотрели на Григория действительно удивлённо, но вдруг ему подумалось, что, должно быть, удивление это вызвано его странным косноязычием и чудаковатым поведением, — не дай бог, ещё примет его за ненормального, коих, сказать по чести, в Государственной рукописной библиотеке водилось немало… Гриша взял себя в руки и твёрдым, почти торжественным голосом заявил:

— Раз уж нам предстоит вместе с вами коротать здесь эту тоскливую ночь, давайте хотя бы познакомимся. Меня зовут Григорий Фоменко, научный сотрудник Отдела апокрифической литературы Института древнерусской культуры.

Выпалив это, Гриша замялся и сник, подумав, что его слова про «коротать вместе ночь» могут быть поняты неправильно… то есть на самом-то деле правильно, но не говорить же об этом вот так прямо… Однако незнакомка отреагировала на Гришину тираду совершенно невозмутимо:

— Очень приятно, Григорий. Я Нина. Нина Туманишвили. Я работаю в Тбилиси, в Институте древних рукописей.

— А, это как Матенадаран в Ереване? — перебил её Гриша и снова осёкся: какую же он глупость сморозил!

— Да, примерно так, — столь же невозмутимо ответила Нина и замолчала.

Беседа пока не клеилась, но Гриша решил не отступать и продолжил:

— А позвольте поинтересоваться: чем именно вы занимаетесь? Я вот изучаю древние апокрифы, а здесь работаю над славянским переводом жития апостола Андрея. Но это по просьбе одного своего афонского коллеги. — Гриша опять запнулся, подумав, не слишком ли бесцеремонно он полез к Нине в душу.

Но та лишь слегка улыбнулась и, к удивлению Гриши, — может, из-за упоминания Афона — ответила. Говорила она как-то по-особенному, так что всё в Гришиной душе ежесекундно переворачивалось:

— Раз уж вы и вправду считаете, что нам предстоит здесь коротать всю ночь, то отчего бы и не рассказать. То есть, знаете, не хочу показаться невежливой, но, может быть, другому человеку и не рассказала бы. Дело вовсе не в вас лично, просто то, чем я сейчас здесь занята, — вещь некоторым образом странная и несколько даже тайная. Однако вы только что упомянули имя апостола Андрея, и теперь я надеюсь не только на его, но и на вашу помощь!

— Да, конечно. Продолжайте. Я весь внимание…

— Итак, я уже давно занимаюсь историей своей святой покровительницы — равноапостольной Нины, просветительницы Грузии, и её житиями. Вы, наверное, не очень в курсе этого вопроса, так что позвольте немного погрузить вас в него.

— Очень обяжете.

— Первым о святой Нине, точнее, о некоей безымянной монахине — «поппа» по-латыни, упоминает Руфин Аквилейский в начале пятого века со слов иверийского принца Бакура. По его рассказу, захваченная в плен и отведённая в Иверию, то есть в Восточную Грузию, она обратила ко Христу её царя и весь народ. Следующие по времени сведения о святой Нине, названной уже по имени, содержатся в древнем грузинском памятнике, известном как «Мокцеваи Картлисай», то есть «Обращение Картли». Здесь о ней рассказывается в разы больше, в том числе подробно описываются её деяния в самой Грузии. На этом «Обращении Картли» основываются все позднейшие рассказы о святой Нине. Текст этот открыл ещё Эквтимэ Такайшвили. Вы, конечно, знаете об этом знаменитом учёном?

— К стыду своему, нет.