Андрей Рублев

— Да я ж тебя на бревно посажу! Братцы! — орет рыжий почти в восторге. — Это же беглый! Я с ним по-честному, как этот, а он беглый! Гляди-ка! Ага-а! Его же ловят небось! Вор поганый! — Он дергает за цепь, и голова холопа беспомощно болтается, как у пьяного. Вдруг беглый, собрав последние силы, страшным ударом отбрасывает в грязь рыжего и, раскрутив над головой цепь, хрипит:

— А ну! Кто смелый?! Подходи! Ну?!

— Вот еще, грех на душу… — бормочет хозяин, озираясь по сторонам.

— Хватайте его, ребята! Все разом! — не угомоняется рыжий, вылезая из лужи. — Чего же вы?

Но мужикам, видно, не хочется ввязываться в драку.

— Да погоди ты! — озабоченно перебивает его скоморох. — Зачем хватать-то его?

— Дружинникам сдадим, «зачем»… Ты что?!

— Ну да… А потом доказывай, что он у нас в деревне не прятался, — шипит хозяин на ухо рыжему. — Мудрец!

— Вот-вот, — вполголоса подхватывает скоморох, обращаясь к мужикам, — а потом самих на цепь! От кого сбег?! — повернувшись к беглому, спрашивает он.

— Ну?! Кто первый… — бормочет смолянин, сжав в руках цепь.

— Ну чего ты размахался, чего размахался?! — кричит на него плешивый мужик и, когда беглый понимает, что никто на него нападать не собирается, продолжает: — Иди-ка ты, парень, отсюда подобру-поздорову, пока цел, — и вопросительно смотрит на мужиков. — А?

— Верно… — басит кто-то, — еще хлопот не оберешься.

— Ну и пусть его убирается на все четыре стороны! — радостно заключает скоморох.

— И запомни: ты нас не знаешь и мы тебя в глаза не видели, — хмуро заключает хозяин.

Мужики возвращаются под крышу, на ходу успокаивая рыжего:

— Да брось ты! От тебя он сбежал, что ли? Сам, того гляди, в яму попадешь, а тоже «беглый»… Ладно… Пошли уж лучше выпьем.

В сарае все тихо и мирно. Кто храпит в углу на сене, сморенный крепкой брагой, кто развалился на лавке, лениво переговариваясь. Андрей сидит у стены на полу, потирает ушибленную ногу и смотрит в оконце на серые потоки дождя, за которыми смутно виднеется въезд в деревню и Кирилл, стоящий в грязи посреди дороги, между двумя верховыми. О чем они говорят — не слышно за дождем.

Скоморох осторожно трогает струны гуслей — каждую по нескольку раз — и подтягивает колки. Звучит одна струна, другая, третья… Надтреснуто и однообразно.

— Люди добрые! — раздается неожиданно хриплый голос.

Все оборачиваются. В дверях стоит беглый смолянин. Грязный, вымокший под дождем, с цепью, тяжело свисающей до самой земли, он выглядит жалким и беспомощным.

— Раскуйте меня, — просит он и обводит мужиков безнадежным взглядом. — Раскуйте меня, Христом богом… Не вор я…

Все молчат. Рыжий хочет что-то сказать, но беглец падает перед ним на колени:

— Мочи не стало, и сбег… Не вор я… За долги меня в рабы-то… пропаду ведь… запорют до смерти… Не вор я. Вольным был… Расклепайте, братцы…

Рыжий протягивает руку и, смущенно оглянувшись на мужиков, неловкими заскорузлыми пальцами щупает клепки ошейника.

Неожиданно с шумом распахивается дверь, и на пороге появляются несколько дружинников. Впереди высокий, широченный в плечах русый красавец. Беглый еле успевает вскочить с колен и, плюхнувшись на лавку рядом с рыжим, обхватить ладонями шею. Наступает мертвая тишина. Сидя на полу, скоморох смотрит на вошедших непонимающим и серьезным взглядом. Хозяин настолько растерян, что даже не встает навстречу княжеским людям, и продолжает неподвижно сидеть на лавке. Красавец дружинник знаком подзывает скомороха. Тот поднимается с пола и медленно идет к двери, с вопросительной улыбкой глядя на своих смертельных врагов. Дружинник делает шаг навстречу, берет скомороха одной рукой за шиворот, другой за штаны, легко приподнимает его над головой и швыряет о стену.

С хриплым выдохом ударяется скоморох о белую штукатурку, падает на пол и остается лежать лицом к стене. Сверху на него с грохотом падают вилы, деревянные грабли и тяжелое тележное колесо. Двое берут его за ноги и выволакивают на улицу. Высокий выразительно смотрит на хозяина, подбирает с земли гусли и выходит вслед за своими.

Все сидят потупившись и растерянно молчат. Тихонько скрипит дверь, и на пороге появляется Кирилл. Некоторое время он смотрит на притихших мужиков, затем присаживается у порога.

— Ты где был? — помолчав, спрашивает Андрей.

— На дворе.

— Где?

Кирилл поднимает на Андрея недоумевающий взгляд и спокойно повторяет:

— На дворе.

— Может, пойдем? — морщится Даниил.

Все трое молча поднимаются и выходят на дорогу, превратившуюся в широкий мутный ручей.

Чернецы бредут по пустынному, разбухшему от воды полю. Далеко впереди, сквозь мутную дождевую завесу маячит одинокое дерево. Монахи направляются к нему и через некоторое время останавливаются под дубком с блестящими твердыми листьями. У подножия его почти сухо.

— Весь грех в них заключен, — продолжает разговор Кирилл, — весь грех в бабах. Да вон и в Писании: Ева в искушение впала и Адама втянула… А на уме только одно, только одно на уме.

— Это у кого одно на уме? — спрашивает Даниил. — Ты, брат, баб лучше не тронь, раз так говоришь.

Кирилл сердито смеется и смотрит на Андрея:

— А кому можно?