Андрей Рублев

Девчонка нехотя отходит от двери и направляется во двор. Отвязав от телеги бадью, она выходит за ворота и растерянно оглядывается по сторонам.

— А где вода-то?! — кричит Катька.

— Мимо-то ехали! Что, слепая, что ли?! — слышится в ответ раздраженный голос Лехи.

Катька подходит к колодцу с журавлем возле соседнего дома. Из хлева, в котором Дарья возится с роженицей, доносятся стоны. Катька ставит бадью на землю и, оглянувшись, бежит к хлеву. Заметив лестницу, прислоненную к срубу, она с трудом переносит ее к задней стене и лезет на крышу.

— Ну во-о-от еще, ну во-о-от… ничего, ничего, потерпишь… — слышится ласковый голос Дарьи.

Катька разгребает у застрехи солому и заглядывает внутрь. Внизу на холстине лежит дурочка. Рядом хлопочет Дарья. Роженица открывает глаза и сталкивается взглядом с Катькой. Несколько мгновений они смотрят друг на друга.

— Катька-а! Ты куда делась? — слышится со двора голос Лехи.

Катька соскальзывает по лестнице вниз и бросается к колодцу.

В избе под крышей гуляет дым. Над огнем в котле греется вода. Андрей, выпрямившись, сидит у стола и смотрит в пол. Входит Леха, приносит завернутую в тряпку краюху хлеба, разворачивает и кладет на стол. Дарья достает нож. Приподнявшись на цыпочки, Машка тянется к хлебу, но мать бьет ее по рукам. Девчонка плачет, размазывая по лицу грязные слезы.

— Сопли утри! — сердится Тимофей.

Из хлева вдруг раздаются вопли затихшей было дурочки. Дарья кидает краюху на стол и торопливо уходит.

— Ох, не могу… Ну и орет же! Прямо душу вынает! — морщится Леха и выходит во двор. Крики усиливаются.

— Тимофей! — зовет Дарья. — Иди помоги! Перенесть ее надо!

— О господи! Поесть не даст спокойно, — бормочет Тимофей и встает из-за стола.

Напряженно прислушиваясь и не думая о том, что он делает, Андрей отламывает от ковриги кусок и машинально жует, глядя в одну точку расширенными от волнения глазами. Проходит несколько минут тягостной тишины. Андрей поднимает голову и видит устремленные на него голодные взгляды Тимофеева семейства. Девчонки и их мать смотрят с недоумением, Тимофей же и Леха с мрачной неприязнью.

Все собираются вокруг Дарьи, которая, взяв нож, снова принимается делить хлеб. Андрей тоже получает кусок, который баба кладет перед ним на засаленные доски стола, но не берет его, а сидит, низко опустив голову, и ни на кого не смотрит. Ему почти до слез стыдно.

…Вся семья сидит вокруг стола и в благоговейном молчании жует хлеб.

Вдруг с улицы раздается шум, крики, дверь в избу распахивается, и на пороге появляется здоровенный мужик с кнутом в руках.

— Ага! Вот вы где!

— Ага, вот мы где! — в тон ему отвечает Леха.

В избу входят еще несколько мужиков в запыленной одежде, ребятишек и баб.

— Ну! Я Семена убью! Здесь же еще хуже! — шумит мужик с кнутом.

— Убьешь, говоришь? — усмехается Тимофей.

— А что ты думал?! За такие шутки, знаешь, что бывает?!

— Ну это ты, брат, что-то заврался! «Убью»… Ты что, Михаил, Семена не знаешь? — дразнит Тимофей мужика с кнутом.

— Знаешь, боярин шумел! Что ты! — рассказывает Михаил. — Всех, говорит, верну и штраф заставлю платить!

— И вернет, помяните мое слово, — ввертывает низкорослый мужичонка.

— Вот ему! — орет в ответ Михаил.

— Тихо вы! — прикрикивает на мужиков Дарья, высовываясь из хлева. — Чего раззевались?!

— Да ладно тебе! — огрызается Михаил и обращается к Тимофею. — Оставаться здесь, что ли, собираетесь? А? Золото, что ли, нашли?

— Бабу нашли рожалую! — отвечает Тимофей. — «Золото»…

— Какую еще бабу?

— Баба здешняя во дворе рожает. А при ней вон чернец. Что-то уж больно сокрушается…

— А что за чернец? — вполголоса спрашивает низкорослый мужик.

— Да глухонемой. Пришлый, должно.

Под ногами у Михаила вертятся дети — гоняются друг за другом, шумят.

— А ну цыц! Пошли отсюда! — кричит Михаил и выпроваживает их во двор.

— Попали мы, как кура в ощип, — вздыхает низкорослый и выходит на улицу.

— А у меня баба совсем плохая… — оглянувшись в дверях, тихо говорит Михаил. — Не знаю, что и делать…

— Да-а-а… — неопределенно произносит Тимофей, встает из-за стола и вместе с Михаилом выходит на улицу.

В избе остаются Андрей и Машка. Машка сидит на лавке и, не спуская глаз с инока, жует хлеб. В это время в избу вбегает малый лет пяти и замирает, уставившись на девчонку. Корка, которую жует Машка, производит на него ошеломляющее впечатление. Некоторое время малый стоит, разинув рот и не в силах двинуться с места. Наконец он приходит в себя, подсаживается к Машке и говорит:

— А мне дай?

— Нет, — холодно отвечает девчонка и продолжает жевать, изображая на лице крайнюю степень удовольствия.

— Что ли, давай играть, — подумав, предлагает малый.

— Давай, — соглашается Машка. — А как?

— Ну, кусай, — командует мальчишка. — Кусай хлеб.

Она откусывает кусок корки и с удивлением спрашивает:

— Ну и что?

— А теперь я…

Машка протягивает малому зажатый в кулаке ломоть… Тот откусывает и жует, глядя на нее жадными блестящими глазами.

— А теперь опять ты…

Она кусает от горбушки и говорит, пренебрежительно отвернувшись:

— Я больше не хочу.