Андрей Сахаров

Френкель тогда не знал, что тяжелые ядра висмута и свинца не могут делиться, как уран, но фактически предложил принцип термоядерной бомбы — с помощью атомного взрыва создать «звездные» условия, в которых пойдет и звездная реакция слияния легких ядер. Выдающийся физик, автор важной работы 1939 года по делению ядер, своей термоядерной инициативой делал себя, казалось бы, реальным кандидатом в термоядерный проект. Однако о нем не вспомнили, когда правительство решило организовать дополнительную теоретическую группу. А ведь это книги Френкеля по квантовой механике и теории относительности увлеченно читал студент Сахаров. Помимо своих книг Яков Ильич был известен широтой физического захвата и легкостью на подъем мысли. Такие качества важнее для оружейно-ядерного дела, чем сосредоточенность Тамма на первоосновах материи. Так думал, похоже, главный теоретик американского ядерного проекта Ганс Бете, который в статье 1946 года о перспективах создания атомной бомбы в Советском Союзе назвал, помимо Капицы и Ландау, имя Френкеля (а не Тамма) как возможного «отца» советской атомной бомбы¹⁰³.

Почему же в помощь Зельдовичу взяли не Френкеля, а Тамма? Руководство вряд ли знало, что один из аспирантов Тамма с трудом оторвался от изобретательства в патронной технике ради чистой физики и что он идеально подходит для задания, в котором техническое изобретательство должно было сочетаться с новой наукой.

Главной причиной, похоже, была именно настойчивость президента Академии наук и директора ФИАНа Вавилова. Курчатов должен был реагировать на разведданные, полученные от Берии. И при этом мог пойти навстречу президенту академии. Тем более что проблема водородной бомбы после двухлетних усилий группы Зельдовича выглядела малообещающе. Да и роль, отводившаяся группе Тамма, была сугубо вспомогательной — работать по заданиям Зельдовича[8].

«…Чрезвычайно остроумна и физически наглядна»

Сахаров, который дважды отказывался от предложений покинуть ФИАН ради ядерного проекта, в 1948 году не имел выбора — проект сам пришел к нему:

«Игорь Евгеньевич Тамм с таинственным видом попросил остаться после семинара меня и другого своего ученика, Семена Захаровича Беленького. <…> Он плотно закрыл дверь и сделал ошеломившее нас сообщение. В ФИАНе по постановлению Совета Министров и ЦК КПСС создается исследовательская группа. Он назначен руководителем группы, мы оба — ее члены. Задача группы <…> — проверка и уточнение тех расчетов, которые ведутся в Институте химической физики в группе Зельдовича. Через несколько дней, оправившись от шока, Семен Захарович меланхолически сказал: «Итак, наша задача — лизать зад Зельдовича».

По этой реплике самостоятельного исследователя можно судить о несамостоятельности фиановской задачи. Вскоре в группу вошли еще три ученика Тамма — доктора наук Виталий Гинзбург и аспиранты Юрий Романов и Ефим Фрадкин.

Одна из причин, по которой в группу включили Сахарова, зафиксирована в тексте упомянутого правительственного постановления: предоставить в первоочередном порядке жилье семерым участникам работ, в том числе последнему в списке «Сахарову А. Д. (комнату)»¹⁰⁴.

Комнату дали — площадью 14 квадратных метров: «Обеденного стола у нас не было (некуда было поставить), мы обедали на табуретках или на подоконнике. В длинном коридоре жило около 10 семей и была одна небольшая кухня, уборная на лестничной площадке (одна на две квартиры), никакой ванной, конечно. Но мы были безмерно счастливы. Наконец, у нас свое жилье, а не беспокойная гостиница или капризные хозяева, которые в любой момент могли нас выгнать. Так начался один из лучших, счастливых периодов нашей семейной жизни с Клавой».

Лето 1948 года запомнилось Сахарову семейным благополучием в деревенском доме на берегу канала Москва — Волга, «блеском воды, солнцем, свежей зеленью, скользящими по водохранилищу яхтами» и напряженной работой в комнате теор-отдела ФИАНа: «Тот мир, в который мы погрузились, был странно-фантастическим, разительно контрастировавшим с повседневной городской и семейной жизнью за пределами нашей рабочей комнаты».

Наиболее видимый контраст — секретность: «Нам была выделена комната, куда, кроме нас, никто не имел права входить. Ключ от нее хранился в секретном отделе. Все записи мы должны были вести в специальных тетрадях с пронумерованными страницами, после работы складывать в чемодан и запечатывать личной печатью, потом все это сдавать в секретный отдел под расписку. Вероятно, вся эта торжественность сначала немного нам льстила, потом стала рутиной».

И все же необычно-секретная эта работа была очень интересной. Ведь теоретики, вооруженные лишь бумагой, карандашом и невидимо-математическими инструментами, попадали, можно сказать, в самые недра звезд. Следовало узнать, как поведет себя вещество при температурах в десятки миллионов градусов, недостижимых в лаборатории. Практической проверкой расчетов мог стать только сам термоядерный взрыв — или не-взрыв.