Андрей Смирнов

Хуриджары зашипели и оскалили клыки. Они ощутили присутствие чужой силы намного лучше

моих придворных и выказали готовность броситься в бой даже не получив на то моего

позволения.

— Тише, — нежно произнесла я, и мои дети, привставшие и уже начинавшие менять

форму для боя, опустились на свои прежние места. Рычание перешло в глухое ворчание.

Я улыбнулась гостю.

— Сестра, — механическим голосом произнесла кукла. Эту механичность едва можно

различить — тембр меняется, есть легкие дефекты в произношении, присутствует даже имитация

эмоций. Но все же это подделка, хотя и весьма искусная. — Рад видеть тебя в добром здравии.

— Не лги мне, — продолжая улыбаться, ответила я. — Был бы ты рад, ты бы давно

навестил меня, пока я томилась под Бэрверским холмом. И помог бы воскреснуть на пару

столетий раньше.

— Сестра, я не знал…

— Не знал? Не хотел знать — в это я скорее поверю. Но довольно об этом. Для чего ты

пришел?

Кукла повернула голову вправо. Влево. Два совершенно одинаковых, идеально

выверенных движения.

— Нам нужно поговорить. Наедине.

Поднявшись с ложа, я спустилась вниз по ступеням. За это короткое время формы моего

тела изменились, округлость линий пропала, черты лица стали другими, изменился пол, а тело

обросло одеждой. Время страсти прошло, пришло время переговоров и взвешенных решений. Я

стал мужчиной в темном камзоле и черных штанах, в походных сапогах, с длинным мечом на

широком поясе. Паутина черных вен под белой, местами гниющей кожей. Почти полная копия

Льюиса Телмарида в тот день, когда существование моей крошечной смертной частички

закончилось, вернув мне мою настоящую жизнь и силу.

Я подошел к кукле и остановился в двух шагах от нее. Посмотрел ей в глаза, и марионетка

Кукловода ответила мне бессмысленным застывшим взглядом. Мне не обязательно касаться

куклы, чтобы уничтожить ее — я могу послать воздушный поцелуй или даже ограничится одним

взглядом, от которого кукла сгниет в считанные секунды. Я могу легко уничтожить гостя, но

знаю, что этот бой мне не выиграть — даже захоти я начать его. Кукловод — слабейший из нас, но

все же и самый осторожный. Он живет во всех своих марионетках сразу, и одновременно — ни в

одной из них. У него нет никакого центрального, основного воплощения — он знает, что таковое

воплощение ему ничего не даст, не позволит побеждать, но лишь сделает более уязвимым, и

поэтому не выражает себя в такой форме.

Наверное, если очень захотеть, вероятно, можно обнаружить его как Целое и уничтожить

как Целое, но это непростая задача, ибо он всегда отлично умел прятаться.

В любом случае, воевать с ним причин у меня нет.

— Оставьте нас, — велел я придворным. И, обращаясь к хуриджарам:

— Оберегайте Морфъегульд, его земли, небеса и подземное пространство до тех пор, пока

я не призову вас.

Мой голос прозвучал спокойно и сухо, в нем больше нет ни страсти, ни ласки.

Бессмертные склонились и, приняв облик сгустков силы, вылетели из окон Зала Начал, а

придворные, поклонившись, покинули зал через двери. Я неторопливо пересек пустой зал и

остановился у окна. Внизу царит суета — демоны безостановочно продолжают возведение стен,

зданий и башен…

— Лицемер приходил ко мне, — сообщил Кукловод, следом за мной подойдя к окну и

остановившись позади и справа от меня.

— Я знаю.

— У нас с ним возникло недопонимание.

— «Недопонимание»? Ну что ж, можно сказать и так. Но я бы сказал, что ты попытался

солгать ему, а лгать Князю Лжи — не самая лучшая идея, как ни крути.

— Разве мы рождены Солнцем, чтобы чтить правду? — Возразил Кукловод. — Разве мы

когда-либо обязались ничего друг от друга не скрывать? Признаю, у меня есть свои расчеты и

представления о том, как следует действовать. Мой план совсем неплох, и уже приносит отличные

результаты.

— Тогда зачем ты здесь? — Усмехнувшись, я искоса посмотрел на него и заметил, что

внешний вид куклы сделался немного другим: черты лица стали тоньше, появилось больше

мелких деталей в теле и одежде. Глаза двигались, когда он говорил со мной, а руки уже не

шевелились синхронно. Он по-прежнему не казался живым существом, но уже был намного к

нему ближе: это была имитация более высокого порядка, чем то, что он демонстрировал, когда

появился в зале. Кукловод всегда усложнял марионеток, когда считал, что ему предстоит какое-то

серьезное и сложное дело. Моя усмешка стала шире. Видимо, переговоры со мной относились к

категории таких сложных и ответственных дел.

— Потому что, мой брат, я не стремлюсь к ссоре, — ответил Кукловод. — И еще менее я

стремлюсь оказаться в числе тех, кто стоял в стороне, когда происходило возвращение к бытию

нашего господина и отца. Ведь нельзя исключать и того, что вам повезет и вы все-таки добьетесь

успеха — хотя я и не понимаю пока, каким образом это было бы возможно.

Продолжая улыбаться, я отвернулся и вновь посмотрел на город.

— Да, тем, кто решит остаться в стороне, есть чего опасаться, — сказал я, думая в этот

момент не столько о собеседнике, столько о других наших братьях и сестрах, которых мы более не

признавали своими родичами — о тех, кто, отказавшись от войны и мести, приняли условия

Солнца и возлегли на Дне.