Андрей Смирнов

Рыцари под предводительством Синвора эс-Цагара, которых направил герцог Гэйбар, блокировали

замок и перебили часть банды, грабившей окрестные поселения. Началась осада — довольно

вялая, поскольку укреплен Фальне был хорошо, а осажденные прекрасно понимали, что никакой

пощады к ним проявлено не будет и стояли насмерть. После пары попыток взять замок штурмом, во время которых осаждающие понесли существенные потери, все затихло. Синвор решил не

терять людей, а взять замок измором.

В Айдеф привезли убитых — двоих рыцарей и четырех оруженосцев. Тела еще одного

рыцаря и двоих солдат забрали родственники прежде, чем они попали в Айдеф, и еще около

десятка умерших солдат схоронили недалеко от осажденной крепости. В Айдеф привезли только

благородных.

Послали за жрецом в храм Солнца, расположенный в южной части острова, а поскольку

прибытия жреца не ждали раньше, чем через три дня, то тела умерших положили в один из

погребов, предварительно освободив его от лишних продуктов — там, в прохладе, тела должны

были сохраниться в целости.

Гуляя по замку, Мольвири увидела пожилую женщину, горько плачущую на скамье в

дальнем конце коридора; она присела рядом и спросила, что случилось. Оказалось, что это мать

одного из умерших; у женщины было пятеро детей, но двое умерли еще во младенчестве, старший

сын отправился в море и погиб во время бури; дочь вышла замуж и несколько лет тому назад

умерла во время родов; теперь женщина оплакивала своего последнего ребенка. Мольвири

почувствовала жалость и боль, ей захотелось сделать что-нибудь, чтобы утешить несчастную

мать, но что она могла? Люди смертны и должны умирать, таков порядок вещей; и чем прекраснее

и чище любовь, тем большее горе принесет потеря. Мольвири сидела как на иголках: чем больше

говорила женщина, тем яснее Белая Богиня ощущала, что находится не на своем месте. Ум

говорил ей, что порядок вещей должен сочетать в себе свет и тьму, прекрасное и отвратительное, манящее и ужасающее, но сердце твердило, что так быть не должно. Можно допускать

необходимость зла и страдания до тех пор, пока не столкнешься с ними сам — но как только это

происходит, чувство того, что так не должно быть, затопляет душу, вытесняя все доводы разума.

Она могла исцелить рану или сделать черный от копоти котел вновь сверкающим и

блестящим, но знала, что если попытается повлиять своей силой на женщину, то сделает ей только

хуже. Ее любовь — и горе — станут чище, избавившись от различных посторонних мелочей,

эгоистичных мотивов и случайных мыслей, и осознание потери сделается яснее. Она отодвинулась

от несчастной матери подальше, а затем, улучив момент, встала и ушла, направившись в подпол, где лежали тела — для того, чтобы понять, может ли она что-нибудь сделать с умершими. Увы, ей

удалось только избавить их от следов разложения, закрыть их раны и убрать с их одежды следы

крови и грязи — но умершие так и не ожили. Их души находились в других мирах, может быть в

Аду, а может быть на Небесах, но скорее всего — в стране мертвых, куда отправляется

большинство людей для того, чтобы забыть свое прошлое и когда-нибудь родиться на земле

заново. Она пыталась найти души умерших, но не смогла — ее теперешних сил для этого было

недостаточно. Кроме того, она вновь ощутила, как тает и теряет себя, и на этот раз поняла, что

является причиной ее состояния: ее культ имел собственную силу, которой не следовало

пренебрегать, и если, находясь в заточении на вершине Мирового Столба, в точке абсолютного

равновесия, она не могла ни влиять на культ, ни быть объектом его влияния, то теперь ситуация

изменилась. Она располагала небольшим количеством сил, связанных с той индивидуальностью,

которой принадлежали ее Холок, Шэ, Тэннак и Келат, но при попытке выйти из рамок

индивидуального существования, при попытке перейти к божественной жизни, включавшей в себя

множество персоналий, потоков сил и даже целых миров — она теряла себя, потому что ее

божественная сущность включала в себя теперь бисурит ее культа, а образ Мольвири,

формируемый культом, слишком отличался от нее самой. Она ощутила себя в положении

королевы, чьи министры взбунтовались, заперли королеву в башне и стали править от ее имени: со

временем они даже нашли похожую на нее женщину, усадили на трон и показывали народу и

придворным так, как будто бы это была настоящая королева. Из башни королеве удалось бежать и

скрыться в трущобах под видом нищенки, но стоит ей объявить о себе — как ее вновь схватят и на

этот раз не запрут, а казнят, как самозванку.

Стоя в погребе, Мольвири поежилась, но не от холода, исходившего от расположенных за

тонкими перегородками блоков льда, а от озноба, пробравшего ее изнутри. Понимали ли ее

братья, что творят, когда запирали ее в недрах Слепой Горы? В это было невозможно поверить. И

все же Гайгевайс сказал: «Придет время, и ты поймешь, что мы были правы» — неужели он

именно на это и рассчитывал? Но что насчет их собственных культов? Ведь прошло столько лет, и

они уже могли понять, что такое количество слуг, министров и придворных делает королей и