Андрей Тарковский. Сталкер мирового кино

В посвежевшем вечернем воздухе мы, усталые, огромной кавалькадой переходим мост через Клязьму во Владимире, на выезде из города, туда, за Клязьму, в плавни, по направлению к Госконюшне.

– Справа под ноги! – вдруг кричит впереди головной – и все встрепенулись, очнувшись от безмятежного забытья, в котором покачивались в седлах на усыпляющем шагу, ощущая тепло и надежность мерно переступающей под тобой лошади и какую-то сладкую бездумную умиротворенность после напряжения рабочего дня. А напряжение было! Целый день в седле, не слезая, ну, разве что с перерывом на обед, на жаре, под солнцем, в железе и мехах – княжеская боевая экипировка: кольчуга (настоящая музейная, кило 12 весом), на голове мисюрка, зерцало, поручи, сабля, а сверху соболем отороченная не то шуба, не то плащ, бурка, накидка.

– Справа под ноги! – И все проснулись, вернулись к действительности и, сурово, грубовато (в кавалерии какие сантименты?) передавая по цепочке: «Справа под ноги!» – внимательно обходим какую-то дыру на мосту (как раз для конского копыта! ноги ломать…) не то от выдернутого, вывернутого столба, не то от другой какой нашей расейской аккуратности, предупредительности и заботливости о ближнем.

Минуем мост, переходим шоссе и спускаемся налево на берег, к реке…

– Ну? Все там?

– Все-е!.. – И перешли, и спустились…

Солнце село, крепко потемнело, и около реки передергивает плечи уже не прохлада, а сырость… И тут слышишь: «Повод! Рысью марш! Галопом!!» А может, и без команды уже срывались в галоп и лошади, и люди, взбодренные околоречной свежестью, предвкушая близкий отдых и ночлег. И с визгом, с гиканьем, со свистом неслись по извивающейся тропинке, успевая только нырять головой и телом под возникающие неожиданно из темноты ветки, чтобы глаза не выхлестнуло!..

А потом – пешочком! Те же 4 км. Обратно в город, в гостиницу. Ночью. Частенько не успевая к ужину… И тем не менее все это было восхитительно! Не знаю, кому как – мне нравилось. Мне и сейчас хорошо, от одного только воспоминания.

Кстати, общение с лошадьми Андрей, по-моему, сам почитал за счастье. Во всяком случае, дважды за это «счастье», за это общение чуть жизнью не поплатился. У него не было возможности, как у меня, много времени отдавать этому общению, с постепенным освоением каких-то навыков, хотя бы примитивных азов техники безопасности – в результате его дважды лошади сбрасывали: один раз – протащив за застрявшую в стремени ногу и что-то порвав в паху, а другой раз, когда ему почему-то вздумалось, сев на маленькую колхозную лошаденку, махнуть ей сверху перед глазами шапкой, – та со страху шарахнулась от неожиданности, а вылетевший из седла Андрей очень серьезно разбился о подвернувшееся на грех дерево… И все равно его тянуло к лошадям! Да это и по фильму, по «Рублеву», видно. И по другим тоже.

Лошади – это очень здорово. Замечательно! Но это было еще не полное счастье.

И не тогда было счастье, когда нас возил по Псковской земле, по древним городищам и погостам, и к Пушкину, в Святогорский монастырь, в Михайловское, Тригорское, и показывал, и рассказывал чудесный человек, архитектор-реставратор Борис Степанович Скобельцын – хотя все это было изумительно, великолепно! Все было прекрасно и очень близко подходило к ощущению, понятию того, что принято называть «счастьем». Но – только «подходило», приближалось. А истинное счастье, полное и безущербное, – это я понял и ощутил с абсолютной очевидностью и ясностью при 3-м, 5-м или 6-м просмотре фильма, – счастье было именно в тот момент, когда я снимался! Был в кадре. Когда я участвовал в большом, важном и нужном деле, в очень хорошем деле, и своим участием этого дела вроде не испортил…

Так чем же дорог мне Тарковский?

У меня в душе, в памяти, в очень глубокой моей любви к нему и благодарности (конечно же, ему в свое время не высказанных) живет свой Тарковский. Возможно, очень мало похожий на «всеобщего». Наверняка неполный. Мой. Локальный. Но поскольку не без любви и благодарности живет он во мне, мне кажется, что эти мои к нему и любовь, и восторги, и благодарность тоже, может быть, чего-нибудь стоят… А может, даже смогут чем-то и дополнить всеобщую сегодня любовь и благодарность ему.

Кадр из фильма «Андрей Рублев»

Что я могу сказать о Тарковском? Наверное, только то, что сам знаю, с чем сам сталкивался. А сталкивался я с Тарковским 60—70-х годов, а это был, по моему ощущению и твердому убеждению, совсем другой Тарковский, нежели позже… Ну, может, не совсем, но все-таки… «Вращается весь мир вкруг человека, – ужель один недвижим будет он?» – когда-то вполне справедливо замечал А. С. Пушкин. А мир вокруг Тарковского «вращался»… И весьма ощутимо, весьма по-русски. Конечно же, и он менялся. Не мог не меняться…