Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

«Дорогой отец! Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто я избрал роль «изгнанника» и чуть ли не собираюсь бросить свою Россию… Я не знаю, кому выгодно таким образом толковать тяжелую ситуацию, в которой я оказался «благодаря» многолетней травле начальством Госкино и, в частности, Ермашом, его председателем.

Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино около 17-ти был безнадежно безработным. Госкино не хотело, чтобы я работал! Меня травили все это время, и последней каплей был скандал в Каннах в связи с неблагородными действиями Бондарчука, который, будучи членом жюри фестиваля, по наущению начальства старался (правда, в результате тщетно) сделать все, чтобы я не получил премии (я получил их целых три) за фильм «Ностальгия». Этот фильм я считаю в высшей степени патриотическим, и многие из тех мыслей, которые ты с горечью кидаешь мне с упреком, получили свое выражение в нем…»

Однако письмо не отражало истинную ситуацию. Молчание властей, и особенно ненавистного Ермаша, в ответ на все деликатные просьбы и вопли сводило Тарковского с ума. Он надеялся на весомость своего имени и на то, что родина не решится им пренебречь… Но им пренебрегли, и это унижение действовало сильнее любой пытки. Тарковские все больше укреплялись в решении не возвращаться назад.

В Москве Ольга Суркова встретилась по просьбе Андрея с Арсением Александровичем, чтобы осторожно сообщить о намерениях сына остаться.

Он слушал рассказ по-светски сдержанно, только слегка подрагивали губы и в глазах затаилось страдание, которое он не хотел показать. Но, прощаясь, вдруг разрыдался на плече Ольги.

…Преданность Ольги Тарковскому ждало серьезное испытание. Она уже давно с болью замечала изменения, происходившие в Андрее. После Канн он отказался давать бесплатные интервью, постоянно жаловался на стесненное материальное положение и ругал скаредных «буржуев». Случилось и совершенно неожиданное — Андрей снял имя Ольги с подготовленной ими еще в Союзе книги.

Ольге Сурковой удалось переправить рукопись «Книги сопоставлений», которую не хотели публиковать в СССР. Теперь была возможность издать за границей объемный текст, состоящий из интервью Ольги с Андреем, бесед, сопровождавшихся выдержками из его дневников и комментариями Сурковой. Книга шла под грифом двух авторов и предполагала паритет в гонораре. Но теперь Тарковский решил издать книгу лишь с одной фамилией — собственной. Причем никаких угрызений совести при этом не испытывал — ведь он находился в затруднительном финансовом положении.

2

Летом Тарковские жили в «чайном домике» в Сан-Грегорио. Местные жители запомнили замкнутого, вежливого мужчину, всегда здоровавшегося со всеми, кто проходил мимо. Андрей подружился с умельцем-каменщиком. Иногда ездил с ним в горы собирать цветы или ежевику. Поляны с жужжащими над венчиками цветов пчелами были так похожи на те, заволжские, оставшиеся в детстве. А если лечь в траву и смотреть в небо, можно было почти вернуться туда… Андрей старался вспомнить, каким видел мир в те годы. Но подходил его лохматый спутник, садился рядом и начинал что-то говорить, восполняя жестами языковую несовместимость. Им даже удавалось обсуждать планы перестройки домика Андрея, чертя на песке каракули. Андрей делился мечтами о создании любительского деревенского оркестра и хотел придумать костюмы для музыкантов.

Свое будущее Тарковский видел в этой теснившейся у подножия замка деревеньке. Стать здесь своим и немного барином, проживающим в старинных покоях, — каково, а? Вот советские начальники будут локти кусать! Он предавался мечтам, однако по причине замкнутого характера русский маэстро не стремился к общению с местным населением и большую часть времени проводил в садике «чайного домика».