Андрей Тарковский

В начале осени Андрей переселяется с семьей в деревню. Деревенская жизнь засасывает. Он уже не чувствует себя режиссером, личностью деятельной, а чувствует себя «никем». Целыми днями возня по делам хозяйственным. И от такой жизни, несмотря на всю свою любовь к природе, Тарковский устает. Утомляют заботы, связанные, например, с тем, на кого оставить на зиму дом, который, как начинает все больше понимать Тарковский, требует «очень и очень много работы и сил». Лариса постоянно жалуется на здоровье, раздражительна, истерична. Правда, помогает Араик, но Андрей никак не может уразуметь мотивов поведения молодого человека, в бескорыстие которого он не верит. «Первобытное» деревенское окружение уже не радует, как прежде, а иногда даже и ужасает, отчего возникает желание быстрее покинуть Мясное.

К концу 1980 года рождается замысел фильма о «писателе со смертельным диагнозом», который со временем превратится в «Жертвоприношение». Писать сценарий на основе нового замысла Тарковский предлагает вначале А. Н. Стругацкому — как можно быстрее, в течение двух месяцев. Первые два месят нового, 1981 года должны, как надеется Андрей Арсеньевич, «многое решить» . Во-первых, со съемками «Ностальгии». Во-вторых, в начале февраля намечается поездка в Лондон на премьеру «Сталкера». В-третьих, он ждет приглашения из Швеции, куда хочет отправиться всей семьей. Предполагаются лекции в тамошней Киношколе. Похоже, в семействе Тарковских подспудно созревает неотвратимое решение покинуть Россию.

В январе начинается работа над сценарием «Ведьма» с Аркадием Стругацким, которому кажется, что режиссерская концепция фильма вступает в противоречие с материалом. У писателя интерес к сценарию держится до начала мая. Далее Тарковский собирается продолжать сам. А в поведении соавтора видит чисто корыстные побуждения.

К этому времени у Андрея созревает решение написать очередное письмо очередному съезду, который должен состояться в феврале. Режиссер намерен поднять «целый ряд проблем». Это тиражи его фильмов, не соответствующие званию артиста республики; отсутствие рецензий; неучастие в отечественных фестивалях и т.д. и т.п. И главное: он хочет задать традиционный в отечественных взаимоотношениях художника с властью вопрос: «Нужен ли я стране, нужен ли народу?»

Тарковскому (а может быть, более всего Ларисе) просто не терпится покинуть страну. И как только намечается поездка за границу, это желание материализуется. Поворотным чуть не стало приглашение в Швецию, куда он намеревался отправиться, как мы помним, с семьей. И в марте, уже после поездки в Лондон, его «оформляют в Швецию» на премьеру «Сталкера», которая должна состояться 13 апреля, но семья при этом не упоминается. Рассерженный вначале таким поворотом событий, Тарковский все же собирается ехать один: слишком много шума вызовет отказ. Перед самым отъездом семья решает окончательно: оказавшись в Швеции, Андрей остается там, а затем вызывает жену с сыном.

Тарковскому страшно, он сильно нервничает. Уже находясь в самолете, чувствует, как учащается сердцебиение и появляется знакомая ему боль в затылке. Прибыв в Швецию, он колеблется. Ему кажется, что ничего не выйдет. Ведь приехал только на пять дней. Значит, нужно через посла просить продления срока? Страхи усиливаются. Звонит домой. Жена настаивает: делать так, как условились. Друзья в Швеции, в свою очередь, убеждают его в том же. Что-то вдохновляет режиссера, и он вроде бы решается. Но в последний момент таки не найдет сил следовать принятому решению…

В книге воспоминаний Лейлы Александер-Гарретт подробно описывается шоковое для Тарковского событие. В Стокгольме Андрею помогала переводчица София Сёдерхольм. Именно она добилась приглашения режиссера в Швецию, обратившись к Бергману и другим деятелям культуры. Официальное приглашение исходило от влиятельного политического деятеля Пера Альмарка, бывшего лидера Народной партии. Два дня режиссер скрывался на летней даче Пера — «метался, думал, советовался». Собирался даже сбрить усы для маскировки. Выглядел он в ту пору совершенно измученным. Был в отчаянии, обращался к ясновидящим. Сёдерхольм, в ответ на просьбу Андрея спрятать его от сотрудников советского посольства, привезла его в женский католический монастырь неподалеку от Стокгольма…

Краткая фраза, которой обозначил суть своих переживаний сам Андрей, звучит так: «Я был в аду».