Андрогин

Фигуры вышли из проема на тусклый белый свет, никогда не гаснувший в карцерном помещение, они были словно внеземные карающие сущности, словно плыли по воздуху в белых одеяниях, безмолвно и бесстрастно сжимая в руках блестящие жезлы, не иначе, как нависшего над ним правосудия. Вий Иванович, завороженный собственными впечатлениями и переживаниями, даже попытался сложить на сей счет «версуру», как он с издевкой именовал свои робкие попытки четырехстрофного стихосложения по случаю. Вышло нечто вроде – в бликах день, на сердце пень, – его внутренний эстетический компас затрепетал, отчаянно негодуя, экое надругательство! – и доктор Подгорный осознал: в таком нервическом состоянии ни о какой порядочной «версуре» не может идти речи. Тем временем здравый смысл все же возобладал в Вие Ивановиче, глаза, сделавшиеся было от страха велики, приняли нормальные размеры, и он узрел.

Толком разглядел, что никакие это не судебные вершители, и уж тем паче не ангелы, боже упаси! А комендант Рукосуев, собственной особой, смущенный и суетливый, что было странно, карцер находился как раз в его подопечном ведении, здесь он был по праву хозяином. Рядом с ним – «завгравлаб» Тюря, иначе говоря, заведующий лабораторией гравитационных волн Агесандр Оскарович Мехличевский, в пылкой юности чемпион Федерации по кольцевому паркуру, ныне неугомонный непоседа и неисправимый неряха, хотя, как утверждал о нем весь ученый мир станции, в своем ремесле большая умница. Тюрей же его прозвали вовсе не потому, что он любил кашу-размазню или сам представлял оную в смысле человеческого характера. Но за глупую привычку, – услыхав неожиданную весть, или невероятные враки, которыми пруд пруди на «Лукошке», или попросту резкое к себе обращение от нижеподчиненного, – вытягивать нарочито губы и, с хлюпаньем разрезая воздух, издавать непотребно вульгарный, одновременно презрительный звук «Тю-юю-юю!» с непременной растяжкой во времени, словно собирался свистать всех наверх.

Белые же одежды, сильно поразившие Вия Ивановича, оказались на поверку и вовсе комбинезонами радиационной защиты, видимо, парочка навещала его в карцере, так сказать, попутно, в перечне прочих, дополуденных дел, да и гадать нечего, в сопровождении коменданта и в спецкостюме Тюря мог ходить только в одно место – в открытый вакуумный отсек, этакий изолированный кусочек космического пространства на юго-восточном отшибе станции, очевидно, что по исследовательской нужде. Жезлы тоже были никакие не жезлы, и как он сразу не разглядел! Доктору Подгорному сделалось стыдно за дремучее свое мракобесие. Индукционные ловушки с пробами, составленные вместе на манер подстаканников, вот что это было такое. Тюря таскался с ними постоянно, даже денно и нощно, вот теперь запряг и Рукосуева в помощь.

– Вы, батенька мой, ешьте, ешьте. Если голодны. Я мимоходом. Так сказать, в виде должностного лица, спрвждаю. Вот. – Рукосуев мотнул что было силы головой в сторону сопевшего Тюри, руки коменданта были напрочь заняты ловушками, тем самым лишая его привычной огненной жестикуляции.

– Я после. Я обожду, – предупредительно отложил в сторону свои пакетики Вий Иванович. Разгруженная матрица мигнула удовлетворенно индикатором и лениво заскользила к выходу.

– Как же вас угораздило? Золотой вы мой? – то ли сочувственно, то ли для порядка спросил Рукосуев, точно определить Вий Иванович бы затруднился, он вообще скверно разбирался в людях. Старался научиться, мол, терпение и труд все перетрут, но не перетерли, дохлый номер, и Вий Иванович остался при своем. При полном непонимании индивидуальных мотивов и поступков. В то время как общество целиком в историческом плане всегда являло для него открытую книгу, каждая отдельная особь этого общества ввергала его в искреннее недоумение. Или, что много хуже, в предосудительный самообман.

– Сам не знаю, товарищ комендант. Угораздило. Как вы изволили выразиться. Сижу. Но я не жалуюсь. Хотелось бы только узнать, надолго ли?

– Не могу сказать. Не в моей кмптенции, – Рукосуев чихнул, ловушки, поставленные в пазы одна на другую, угрожающе закачались, – ах, ты ж! Аллергия у меня на них, что ли. Всю дорогу, до сюда и туда. Я к вам привел, а сам пойду дальше. Вы, Гсандр Скрвич, давайте свои тоже, я снесу. Пока вы здесь собеседуете. Я к вам, батенька вы мой золотой, привел, согласно разрешению, товарища.

– Не уроните только. И не чихайте. Та-ак… Тю-ю-ю… что же вы пусторукий такой, Рукосуев, ну держите, держите крепче, за донышки, – волновался Тюря, передавая драгоценный научный клад в «дырявые руки» коменданта. – Теперь идите, аккуратненько, на-под стеночкой… Здравствуйте, Подгорный, я к вам поговорить. О насущном.