Андроид Каренина

Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.

Кити любовалась ею еще более, чем прежде, и все больше и больше страдала. Кити чувствовала себя раздавленною, и лицо ее выражало это. Когда Вронский увидал ее, столкнувшись с ней в мазурке, он не вдруг узнал ее — так она изменилась.

— Прекрасный бал! — сказал он ей, чтобы сказать чего-нибудь.

— Да, — отвечала она.

Бал продолжался, Кити получила ее собственного робота III класса. Высокий изящный андроид имел стройный стан и был покрашен в розовый — ровно в такой, какого цвета были костюмы у балерин и о котором с детства мечтала Кити. Робот был назван Татьяна, и красоту его встретили бурными аплодисментами толпы. Но Кити с трудом смогла заставить себя улыбнуться в знак благодарности. Пробыв на балу еще немного, она поспешно покинула бал, ее новый робот-компаньон поспешила следом в хлопающей на бегу пачке.

Глава 20

— Да, что-то есть во мне противное, отталкивающее, — с горечью обратился Левин к Сократу.

Тот в ответ с неохотой кивнул своей желтой металлической головой. Вместе они вышли от Щербацких и пешком направились к брату Николаю.

— И не гожусь я для других людей. Гордость, говорят. Нет, у меня нет и гордости. Если бы была гордость, я не поставил бы себя в такое положение.

И он представлял себе Вронского, счастливого, доброго, умного и покойного, с вьющимся у ног его красивым волком III класса. Левин чувствовал, что никогда, наверное, Вронский не бывал в том ужасном положении, в котором он был нынче вечером.

— Да, она должна была выбрать его.

— Так надо, — грустно согласился Сократ, — и жаловаться вам не на кого и не на что.

— Виноват я сам. Какое право имел я думать, что она захочет соединить свою жизнь с моею?

— Кто вы? И что вы?

— Ничтожный человек, никому и ни для кого ненужный.

Они тяжело вздохнули. Пытаясь привлечь внимание хозяина к скорой встрече с братом, Сократ активировал свой монитор и вывел на него ряд Воспоминаний о Николае: вот он шатается пьяный, насмешливый, с презрением ко всему миру и людям, его населяющим.

— Не прав ли он, что все на свете дурно и гадко?

— Нет, не прав, — ответил Сократ, настроенный так, чтобы сохранять равновесие между угрюмым настроением хозяина и трезвым анализом ситуации.

— И едва ли мы справедливо судим и судили о брате Николае? Разумеется, с точки зрения человека, видевшего его в оборванном пальто, пьяного, в обнимку с этим помятым, старым и перепачканным маслом роботом, он презренный человек. Но я знаю его иначе. Я знаю его душу и знаю, что мы похожи с ним. А я, вместо того чтобы ехать отыскать его, поехал обедать и сюда. — Левин подошел к фонарю, прочел адрес брата, который у него был в бумажнике, и подозвал II/Извозчика/372. Всю длинную дорогу до брата Левин просматривал живые Воспоминания о всех известных ему событиях из жизни брата Николая.

Смотрел он, как брат в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах, в строгости исполняя все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился в самый беспутный разгул; по слухам, он даже имел определенного рода отношения с роботами, которые были строго запрещены даже либеральными законами Министерства, не говоря уже о законе Божьем.

Все это было ужасно гадко, но Левину это представлялось совсем не так гадко, как это должно было представляться тем, которые не знали Николая Левина, не знали всей его истории, не знали его сердца.

Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на все безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился со своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. И сейчас, как написал ему Николай, он был болен, сильно болен, хотя природа его недуга оставалась неясной.

«Все выскажу ему, все заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», — решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.

— Наверху двенадцатый и тринадцатый, — автоматически ответил II/Швейцар/7е62 на вопрос Левина.

Дверь двенадцатого номера была полуотворена, и оттуда, в полосе света, выходил густой дым дурного и слабого табаку и слышался незнакомый Левину женский голос; но Левин тотчас же узнал, что брат тут; он услышал его покашливанье.

— Кого нужно? — сердито сказал голос Николая Левина.