Андропов

Был в ЦК и еще один альянс, который сложился в самом конце 70-х годов, по мере развития болезни Брежнева. Он объединял трех членов Политбюро. Лидером альянса был Андропов — председатель Комитета Государственной безопасности, а его соратниками — Гришин — первый секретарь Московского и Романов — первый секретарь Ленинградского обкомов. Эта группировка Политбюро преследовала те же цели, что и две другие: захват всей полноты власти (программа максимум) или, по крайней мере, участие в распределении власти после ухода или смерти Брежнева (программа минимум). Но существовало и различие. Группа Андропова, особенно в период своего становления и оформления, подчеркивала и выпячивала свой русский национальный состав и характер.

250 лет русским государством управляли инородцы. Около двух столетий, после Петра I, это были немцы из российской династии Романовых, а затем, после нескольких месяцев безвластия февральской революции, коммунистические правители: несколько лет Ленин, который, будучи по происхождению русским наполовину, по мировоззрению был космополит; 29 лет — грузин Сталин, еще 29 лет — обрусевшие украинцы Хрущев и Брежнев (по другой версии — обукраинившиеся русские). Великорусский национализм оказался в руках Андропова эффективным инструментом для сколачивания в Политбюро собственного блока.

Вне групп, балансируя между ними, долгое время находился Косыгин. В такой позиции было как известное преимущество — его поддержки добивался в равной степени Кириленко и Черненко, так и недостаток: когда Брежнев, тяготившийся им последние годы, решился наконец отправить Косыгина в отставку, оказалось, что никто в Политбюро не захотел поддержать ставшего неугодным премьера. Председателем Совета Министров и членом Политбюро стал Тихонов.

Громыко и Устинов поначалу склонялись к поддержке Генсека и его протеже Черненко, как и положено верноподданным членам Политбюро. Черненко, однако, никогда не был настоящим политическим деятелем: он ухитрился оттолкнуть от себя министров обороны и иностранных дел показной либеральной декламацией. Перед ними, ярыми консерваторами, замаячила пугающая тень Хрущева в дешевом издании, и они решили отмежеваться от Черненко. Поэтому, когда здоровье Брежнева пошатнулось, они заняли выжидательную позицию.

Щербицкий был обижен на всех: на Брежнева — за бесконечные упреки и выговоры, на Кириленко — за жестокий контроль за кадрами, на Суслова — за идеологическое давление (чуть ли не террор), на Андропова — за назначение на должность шефа тайной полиции на Украине Федорчука, который своими гонениями на диссидентов и националистов представлял его, Щербицкого, душегубом и палачом. Но особенно он терпеть не мог Черненко, его мелочное вмешательство в украинские дела (а, может быть, здесь срабатывала и национальная несовместимость: один украинец, еще с досталинских времен вошедший в номенклатурную элиту /24/, завидовал другому украинцу, нуворишу, попавшему «в случай» по причине всего двух «заслуг» — адъютантского рвения и подхалимства). Опытный партийный делец, Щербицкий был в нерешительности: к какой клике примкнуть, чтобы не продешевить?

Алиев, кандидат в члены Политбюро и первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, не стоял перед дилеммой выбора. Он был обласкан Брежневым, который ввел его в Политбюро после расстрела Багирова — ставленника Берия, правителя Азербайджана, а по существу — хозяина Закавказья. На словах Алиев неустанно славил Брежнева громче и усерднее всех: каждое его выступление на партийном съезде или сессии Верховного Совета было доведенным до совершенства льстивым, в восточном духе, гимном Брежневу — цветистым, утонченным и ярким /25/. Но на деле он служил другому хозяину — Андропову. Сменив в 1969 году облачение генерала КГБ на цивильный костюм, он по натуре, по характеру мышления и взглядам оставался чекистом, видевшим в грубой, основанной на страхе силе универсальное средство для совершенствования советского общества, прогнившего в коррупции, окаменевшего в ханжестве и лицемерии /26/.